Интересно, скольких детей родители сожгли в печках или забили до смерти благодаря этому милому мифу.

Я подхожу к окну и с треском распахиваю его. Окна в рекреации открываются не полностью, чтобы мы не выпрыгнули, но щель достаточно велика, чтобы протиснуть в нее книгу. Я выталкиваю ее и наблюдаю за тем, как она, перевернувшись несколько раз, падает на асфальт с приглушенным стуком.

Обернувшись, я обнаруживаю в комнате медсестру.

— Ох, золотце, — произносит она, — тебя напугали картинки в этой книжке? Я могу тебе принести книжки подобрее, если хочешь.

Я наклоняю голову. Она на самом деле не ждет, что я что-то отвечу. Я ни разу ни с кем не заговаривала с того момента, как шесть месяцев назад попала сюда.

— Можете принести книги по квантовой механике, — отвечаю я, — мне бы хотелось узнать об этом больше.

У нее отвисает челюсть.

Она, конечно, сразу всем об этом рассказывает, и доктора начинают бомбардировать меня вопросами, отчего я сожалею, что вообще открыла рот.

Но я замечаю, что впервые за многие месяцы что-то ощущаю: беспокойство. Я хочу выбраться из этого места. Не знаю, что я буду делать, когда выберусь. Но мне все равно. Меня просто все здесь достало — запах, плитка цвета зеленого горошка, разваренная зеленая фасоль в каждый прием пищи. Я хочу снова увидеть животных. Настоящих, а не дурацких милых мультяшек, приколотых к доске объявлений.

Поэтому я продолжаю разговаривать. Я отвечаю на вопросы врачей. Я читаю все больше и больше, медстестры называют меня маленьким Эйнштейном и приносят книги в подарок. Одна из них подарила мне экземпляр «Обитателей холмов».

Через некоторое время врач объявляет:

— Хорошие новости, Элви. Тебе стало настолько лучше, что тебя переведут в систему по усыновлению. У тебя будет семья. Разве не здорово?

Я надеюсь, что что-то почувствую. Что угодно, даже кроху облегчения. Но внутри меня нет ни малейшего отклика.

То, что они называют улучшением, было всего лишь постепенным процессом запирания тревожащего и болезненного глубоко в потаенных уголках моего сознания, пока я не затвердела настолько, чтобы начать функционировать. Последние несколько месяцев я кирпичик за кирпичиком возводила свое Хранилище. Теперь я могу ходить и говорить, но часть меня по-прежнему далеко, и я не знаю, как ее нащупать.

Мама мертва из-за меня. Я должна была быть с ней — разлагаться на дне озера.

Может, так оно и есть, и поэтому я ничего не могу почувствовать. Может, я как кот Шрёдингера, одновременно и жива, и мертва.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Скрип резины по асфальту выдергивает меня из сна. Я рывком сажусь на скамейку и открываю глаза в тот самый момент, когда машина резко сворачивает, едва не задев оказавшуюся на дороге белку. Белка дает деру и, махнув пушистым коричневым хвостом, исчезает.

Если бы все произошло немного иначе, если бы квантовые частицы закрутились в другом направлении, возможно, водитель не затормозил бы вовремя и сбил бы белку. Возможно, в другой вселенной все так и случилось. А возможно, в еще какой-то вселенной машина сбила бы человека, а не белку. Возможно, даже меня. Или кого-то еще.

Снег валит плотно и быстро, укрывая мир одеялом, которое приглушает любой звук. Мое дыхание вырывается паром.

Я залезаю в машину и забираюсь на заднее сиденье, хотя тут не теплее. Дрожа всем телом, роюсь в сумке, пока не нахожу свой потрепанный, с загнутыми страницами экземпляр «Обитателей холмов», тот самый, который подарила мне медсестра более шести лет назад. Я прочитала его в тот же вечер на одном дыхании.

До этого художественная литература меня особо не интересовала — даже в детстве я предпочитала книги о природе и науке. Романы всегда были о чувствах и отношениях, что смущало и пугало меня. Но отчего-то с «Обитателями холмов» все вышло иначе. Я читала их взахлеб, едва успевая переворачивать страницы. Орех, Пятик и Шишак стали такими же настоящими, как окружающие люди из плоти и крови. Я жила на страницах книги вместе с ними. Я все это ощущала — их голод, страх и отчаянную тоску по месту, которое они могли бы назвать домом.

Я прикасаюсь к страницам, глаза находят знакомую фразу: «Сердце мое стало одним из Тысячи, ибо мой друг перестал сегодня бегать».

Почему-то от этой фразы у меня бегут мурашки.

Я закрываю книгу и аккуратно кладу ее обратно в сумку. Пальцы в перчатках онемели, я сгибаю их, чтобы разогнать кровь.

Не хочу тратить остатки бензина на обогреватель, но если останусь здесь, то околею. Через дорогу находится мини-маркет с яркими витринами, манящими в уютное тепло. Может, мне удастся погреться внутри минут двадцать, прежде чем меня прогонят.

Когда я вхожу, над входом звенит колокольчик. Я вдруг понимаю, что это тот самый магазин, в который я ходила, когда у меня еще была квартира. Продавец смотрит на меня, затем отводит глаза. Интересно, узнал ли он меня в потрепанной, грязной одежде и со всклоченными волосами?

Я притворяюсь, что просматриваю газеты. Взгляд скользит по тексту, не воспринимая написанное… и вдруг я замираю.

В одном из заголовков написано: «ПОДРОСТКУ ИЗ ШОМБУРГА ПРЕДЪЯВЛЕНО ОБВИНЕНИЕ В НАПАДЕНИИ И ПРИЧИНЕНИИ ТЕЛЕСНЫХ ПОВРЕЖДЕНИЙ». Я узнаю фото. Это ТиДжей.