На следующий вечер я вытягиваю туда Юру. Мы хлещем коктейли в баре. Я обрит на лысо в знак вызова обществу и печали. На мне джинсы и сорочка из цветастого шифона. Я сорю деньгами. Отвязная фертильная барменша, белые волосы, черная жакетка и лосины, блузка – беж, остановила музыку в микрофон высказала публичное сожаление, что завсегдатай уходит в армию. Для меня она поставила песню на не нашем языке о прелестях раннего армейского подъема. Меня, жаворонка, ранние подъемы не беспокоили. Общее внимание обескураживало, но я не отказался от приветственного коктейля. Даже принесенный алкоголь наливать под столом стало неловко. Мы поднялись в ресторан. Сели за чужой стол, с которого не успели убрать. Распили принесенную бутылку. Юра успел закусить оставленной на тарелке

22

недоеденной котлетой по-киевски. Мы прыгнули в танец. Активный съем. Перемена нескольких партнерш, и никакого результата. Отказ за отказом. Мы с Юрой не признавали встреч на перспективу. Сегодня знакомство, сегодня и постель. Удрученные мы спустились вниз. Внимание привлекла опитая юница у гардероба. И, хотя швейцар обеспечивал нас подсобкой для ведер и швабр, где можно перепихнуться стоя, девица не подошла. Она пила крепленное вино из горла, но зажигала с компанией. Попробовать оторвать – нарваться на драку. Да и она не пойдет после кипиша. Юра отвалил к Ленке. Славно, если богат запасным аэродромом. Я набрал номер Надежды, и она неожиданно отозвалась. Приезжай.

Заснеженная дорогу. Скребущие до мурашек дворники такси. Конус света лампы над подъездом. Я звоню в кнопку решетки ворот. Вопрос консьержа. Вы к кому. В гости. Время – час ночи. Консьерж звонит в квартиру. Ему подтверждают. Я вхожу в подъезд. Полицейский отодвигает стекло и записывает, куда я иду. ID карту ксерокопирует. Подозрительный взгляд

обрюзгшего толстяка в погонах. Лифт едет коротко, для меня – вечность. Надежда открывает дверь. Не видя лица, я впитаюсь в жаркие губы трепещущим ненасытным поцелуем. Земля кружится, трудно стоять. Чай как яд. Мы отражаемся в зеркалах. Мы кружимся. Мы бесимся. Я обладаю ей будто миром. Я глохну от ее воплей. Ее убивают. Ее режут. Ее расчленяют. Чувство острое как на публике, и не хочется кончать. Я удерживаю себя, но, когда фонтаном извергаю семя, мои ощущения никак не разнятся с теми, что я получал с совершеннолетними, и – нет, на подоконниках подъездов, в туалетных кабинках, на пленэре, и дома. Рукой и вживую. Несправедливость любви.

Мы вошли на кухню. Плечи розового халатика любимой вздрогнули, она остановилась. Из-за ее головы я увидел девушку лет шестнадцати, сидевшую за кухонным столиком, пившую чай из матовой с неброским рисунком маленькой фарфоровой чашки. Круглое лицо. Узкий подбородок. Генетические морщины на лице, как у матери. Вдавленный курносый носик. Джинсы, голубая, под цвет глаз, свободная мужская сорочка с широкими отворотами. Ты приехала? Еще ночью. Так рано? А бабушка? Я у нее не была. А где? Неважно. Как это неважно? Пауза. И не ангел пролетел. Надежда загремела чашками. Указала мне на край стула. Я выскочил в спальню, чтобы одеться. Одеваясь, слышал неразборчивый разговор. Будто бы: я не слышала, как ты приехала, вошла… Не удивительно, у тебя в комнате слишком громко играла музыка.

Мы сидели на кухне, пили чай. Я смотрел украдкой. Надежда познакомила меня с Агриппиной. Она училась в восьмом классе. Поговорили о том, о сем. Надежда представила меня как хорошего знакомого, которому, волей случая, негде переночевать.

18

Месяц май. Надежда назначила мне встречу в конце набережной, за музыкальным театром. Вверх на подъем – дорога к ее дому, вниз – склон к дебаркадерам, откуда отходят катера на Крит. Веет весной: влагой, свежестью, обновлением. Серая, зеленая, синяя Волга, за ней – желтый песок, ниткой тонкого волоса едва различимая острым глазом полоса прозрачных зарослей. Надежда в элегантном черном пальто ходит мимо меня, не приближаясь. Высокие каблуки стучат, разрывая мне душу. Она старается говорить шепотом, но мне не слышно. Она повышает голос. Часа четыре. Людей немного. Каждое появление заставляет Надежду вздрагивать и держаться еще дальше от меня. Она говорит, что нам надо расстаться. Встречаться нам не хорошо, так говорят люди. Надежда смеется. Раздирающими душу словами она рассказывает историю. Она с подругой загорала на берегу Волги, с той стороны. Подруга – ровесница. Преподавательница Универа. Мы расстелили коврики. Разделись и легли на животы. Майское солнце пригревало. Мы скинули лифчики, трусики. Читали, болтали. Пили вино, ели фрукты. Прижались близко от холода. Май – не лето. И уснули. Нас разбудил мужской голос. Мы

23

посмотрели на воду, и увидели небольшой корабль, подплывший к самому берегу. На борту стоял капитан в полной гражданской речной форме. Он приглашал на борт. Мы дали согласие. Пили, ели в пустой кают – компании. Моя подруга колка на язык. Она острила, смеялась. Она осталась с капитаном. Меня высадили на берег. Высокий мужчина с седеющими висками, умными глазами, скрытой силой, тайной… Так это подруга тебе на меня наговорила?.. Причем подруга?.. Нам встречаться не хорошо. У наших отношений нет будущего. Найди себе ровесницу. Ты статный неглупый парень. Женись, работай, рожай детей. Какие до тошноты правильные слова!.. Мы с дочерью уезжаем в Москву. Смерть мужа, другие события мешают нам здесь. Я тоже скоро перееду в Москву. Я тебя найду. Ты еще мальчишка. Ты не веришь мне? Я люблю тебя. Не говори глупостей.

На склоне появились люди. Надежда вздрогнула, словно увидев знакомых. Она побежала в противоположную сторону. Ее слова влились в гортань расплавленным металлом. Обожгла,

распластала накрашенными зовущими губами. Зеленые глаза беды. Тону в пошлости чувства, и

не могу отмазаться. Миллионами испытано и описано. Теперь и я в сладкой патоке. Она не погубила, не содержала, не использовала, и погубила, и использовала. Она катком зрелости прокатилась по хваставшейся сомнительными испытаниями юношеской душе. Алхимия разности цифр. После года и двух месяцев знакомства, окрашенного тремя протуберанцами интима, ее дочь, не поднимавшая от январского кухонного стола полых пустых глаз, разлучила нас.

19

Член У скользил по лицу Ю. Ю жадно целовал мошонку У, ровный волосатый стриженный живот, запускал коричневый язык в пупок, нежным абрисом проводил кончиком языка с серебряным кольцом пирсинга по альвеолам сосков. Трансгендер млел в его объятьях, отдаваясь телом, душою. Несколько лет Ю и У вместе. Их соединяла любовь, наука, увлеченность делом, сродство характером, совместное курение амфетамина. Часто они думали о детях. Бросив жребий, можно решить, кто станет отцом, кто матерью. Репродуктивная технология позволяла выбирать. Неприятное чувство зудело в Ю. Он знал, что У на переговорах в Нью-Дели, а потому никак не мог барахтаться с ним в постели восьмизвездочного отеля Тайбея. Скорость позволяла вернуться. Но, лежа на спине, глядя в стеклянный потолок, наслаждаясь минетом, который делал ему У, Ю косил взглядом в монитор, где в перед колайдером в Нью-Дели стоял другой У, столь же реальный, как тот, кто сосал ему член. Игры небытия. Разгоняя частицы в колайдере, они разрывались до супернаночастиц, почти не содержали вещества, обращаясь в волну. Но и волна обладала весом. Небытие находилось вне частиц, внутри – как неотделимая возможность. Небытие будто имело руководителя. Зеркало человеческого разума. Теперь оно посылало подарки, когда одно существо, вещь находились одновременно в разных местах. Порою мертвые приобретали реальность живых. В углах гостиничного номера прятались видеокамеры и сидевшая в другой комнате Линда Майер записывала для последующего анализа каждое движение любовником. Она не верила и в идентификацию Ю, иногда не доверяя и себя. Позже сравнят оригиналы и дубликаты, и не найдут разницы. Разница между бытием и небытием исчезла.