20

Юра выгодно женился. Ему подвернулась дочка главного врача провинциальной больницы. Она делила комнату общежития с подругой. Юра сначала сошелся с ней, но когда подруга пошла подмыться. Он почувствовал щипки пальцев ног. С прилегавшей кровати высунулась девичья нога, ласкавшая его пятки. Юра соблазнился, перелег. Когда вернулась подмывшаяся, Юра уже

24

знал, что лежит в постели с дочерью влиятельного медицинского чиновника. Будущая стоматолог умела делать минет. С ней спали многие, но остановился на ней Юра. Мила и Ленка, тоже, кстати, со стоматологического, пошли побоку.

Май подбирался к лету. Воздух звенел теплеющей влагой. Разлаписто скользко таял забившийся под костлявые клумбы набережной серый в розовую крапинку лед. Скоро зазеленеют кусты. Березы с ивами спустят сережки, полетят кленовые лопаточки сеять жизнь. От кошкиных песен, лягушечьего кваканья, звона комаров, соловьиных трелей уже не уснешь. Юрину свадьбу назначили на конец месяца. Разыгралась она за Волгой, на даче Юриной тещи. Гости и закуски излишествовали. По свидетельству Юры, на дворе для приглашенных бил “фонтанчик из водки”. Пей – не хочу. Меня, других сокурсников Юра и его пассия не пригласили. Я и иные слишком близко знали Юрину жену. Молодожены не хотели понимающих взглядов. Мы не соответствовали формату остепенения молодых.

Удачно женатому Юре не требовалось переходить дорогу от “Остравы” к областному управлению МВД. Я один вышел из ресторана к управлению напротив. Слонялся по этажам желтого дома, пока перед одной из картин с благородным полицейским рядом с мотоциклом и служебной собакой меня не остановил генерал с золотыми звездами на погонах и в штанах с алыми лампасами. Мой отмороженный вид и превосходство юностью и ростом взбесили его. Он отвел меня в дежурку для разбирательства.

Месяцем позже генерал в ряду выстроившихся перед управленским актовым залом прочих приветствовал меня отеческим рукопожатием. На презентации будущих сотрудников он беззастенчиво обозвал в лицо девушек комиссии по делам несовершеннолетних блядями. Отец знает, что говорит. Судьба генерала сложилась несчастливо. Дет через пять его осудили на длительный срок за коррупцию.

Выпускной вечер проходил в ресторане “Волгоград”. Нарядные, мы пили, веселились, отчаянно стараясь переиграть судьбу. Уходили курить на аллею павших во Второй Новой Пунической войне. Грелись у Вечного огня. С опаской смотрели на зрелых ветеранов, летевших по унитреку в обтягивающих милитари на гидроциклах с шевронами из молний и дубовых листьев на рукавах – знаке победы. Нам не делали замечаний. Юра и жена его представляли счастье. Они не глядели на Ленку, таскавшуюся с кем-то еще с лечфака. Я обнимался целовался с мелкой Алкой. Учась в одной группе, не смотрел на нее все годы, а теперь заинтересовался. Она сманивала бросить полицию, остаться с ней в Волгограде, где обещала протекцию родителей. Никогда не знал ее связей. Пьяный мозг торопился принять безответственное решение, когда заявилась моя прежняя жена и забрала ко мне на съемную квартиру после полутора лет разлуки. Я ринулся в реанимированную страсть, думая никогда не расставаться с прежним удовольствием.

Меня распределили в психиатрическую больницу специального типа, предназначенную для лечения особо опасных сумасшедших. Когда при 90% урбанизации, в условиях обостренной трудовой конкуренции с роботами, 10 % населения страдали психическими заболеваниями, а 1 % сопутствующим делинквентным поведением, подобных больниц становилось больше. Жили мы в предоставленных односемейных коттеджах с удобствами. Однако жена моя не приехала. Ей не ласкали взгляд и слух деревенские просторы и тишь немецкого Поволжья. Я жил один.

На работе за вспаханной полосой и колючей проволокой под электротоком мы ходили в просторных брюках, позволявших оттолкнуть нападавшего сумасшедшего, касках – против удара по голове арматурой или камнем. Мы старались не провоцировать больных, получавших седативные и стерилизационные инъекции. Однажды дали плохую еду – макароны с червями. Случился бунт. В одночасье пациенты убили шесть врачей. Заведующей выкололи глаз заточкой. Медсестре поломали зубы. Собственных сил не хватило. Бунт укрощал вызванный спецназ водой и дубинками.

25

Восстановили стены, разрушенные больными. Они зачем-то объединили четыре палаты.

Засыпали подкоп под воротами. И мы снова улыбались друг другу. Больные и лечившие их, якобы здоровые. Сохранялось скрытое напряжение. Мы и пациенты купались во взаимной ненависти. Когда среди бела дня выскочил на улицу через въездные ворота больной, его чем попало била толпа, скучавшая в очереди у сельского магазина.

Изредка меня навещал Юра, вырывавшийся из омертвлявшей его семейной и карьерной жизни. Мы прохаживались по медсестрам и инспекторам по делам несовершеннолетних. За три года Юра, не умевший отличить большой кривизны желудка от малой, поднялся до главного врача ЦРБ. Ему не помешало отсутствие категории. Теща отдала место. У Юры родился ребенок.

Я отработал три года. Написал заявление об увольнении из психиатрической больницы. Послал работы в приемную комиссию киноинститута. Рассказы я написал сам. Фото позаимствовал у Юры. Он неплохо фотографировал. Имел вкус к ракурсу и свету. Рисунки отобрал у наиболее талантливых душевнобольных, преимущественно – шизофреников. Меня допустили до экзаменов.

21

Приехав в Москву, я переоделся в кабинке общественного туалета Трех вокзалов. В институте я узнал, что собеседование завтра. Необходимо направление Госкино. Я усадил в такси секретаршу факультета, и мы понеслись в Госкино. Тщедушный сухой чиновник сказал: мои работы ему понравились. Особенно - рисунки. Свежий абстрактный взгляд, столь необходимый современной кинорежиссуре. Мне выдали направление.