Вокруг нас сгустилось нечто, похожее на дым. Без запаха и вкуса. Я с него дурнела. Теряла волю, разум. Чувствовала то, что ощущала тогда в лесу. Нечто манящее, завлекающее. Греховное. То, что может поднять меня на вершину блаженства и без сомнения скинуть вниз.

И я поддалась. Поцеловала завитушку у его виска, подушечками пальцев провела по его напряженной шее. Джо закрыл веки, а когда посмотрел на меня, мы сорвались в бездну вместе.

Он был везде. Трогал, щипал, ласкал, прикусывал. Наша одежда, разбросанная по полу, стала постелью.

Мы не говорили связно, это казалось лишним. Только бестолковый шепот на ухо, крики и стоны.

Я выгнула спину, развела бедра, принимая его в себя. Капли пота упали с его волос на мою разгоряченную кожу. Он зашипел сквозь зубы, толкаясь внутрь. Мои ногти царапнули его шею ниже затылка, оставляя на светлой коже розовые следы.

Меня затянуло в само естество его тьмы, она проникла в тело, разум. На краткий миг мы стали едины. Жажда, голод. Мне хотелось еще. Под солнечными лучами, проникающими в окна, линии на его лице сияли особенно ярко. Они вились по предплечьям, рукам, торсу, уходили к паху, где поросль темных волос соприкасалась с моей кожей при очередном толчке.

Я задрожала, напряглась, ощущая, как пульсация в лоне становится все сильнее, стиснула коленями мужские бедра, заходясь в пике удовольствия, и будто со стороны услышала свой протяжный стон.

Джо двинулся еще несколько раз особенно яростно, приник к моим губам в поцелуе, глуша рычание, и остановился, опершись на локти, содрогаясь от накатывающих волн оргазма. Перекатился на бок и уложил мою голову себе на грудь.

Мы по-прежнему молчали, переваривая случившееся. Я обводила пальчиком узоры на его торсе, чувствуя полную расслабленность и опустошенность.

София

Слезы текут по щекам, опадают на светлый мех шубки. Мороз колет мокрую кожу иголками — до красноты. Носа я уже не чувствую.

Батюшки как год не стало, но легче не становилось. Матушка забросила лекарское дело, уделив все внимание выяснению истины. Однако ж кому кроме нас эта истина сдалась? А без её доброго ремесла мы едва ли сводили концы с концами.

Сегодня вместе посещали Охранный центр. Да вот только нас вновь развернули, помянув злыми словами.

— Не реви. — На плечо мне опускается чужая рука.

Я поворачиваю голову, через пелену пытаясь разглядеть владельца голоса. Его лицо размыто, черты плывут и не складываются воедино. Моргаю, прищуриваюсь. Мальчишка садится на заснеженную ступеньку рядом, охватывает мои замерзшие ладони в свои, дышит на них паром.

— Не реви, говорю! — ругается он, утирает мне сырость под веками большим пальцем. — Так батюшку не вернешь.

— Знаю, — жалобно скулю я и облокачиваюсь на него, уложив голову на плечо.

Мимо проезжает повозка, запряженная двумя гнедыми лошадьми с богатыми густыми гривами. Их копыта отбивают по дороге, отбрасывая в стороны стоптанный грязный снег.

— Смотри куда едешь! — кричит им вслед мальчишка, закрывая нас от грязи рукавом. Бурчит что-то еще под нос, но, конечно, возница его не слышит.

— Спасибо, — шепчу я, шмыгаю громко, совсем некрасиво утираю сопли, текущие из носа.

Друг откидывается назад, опираясь на руки, ловит мой взгляд. Глаза его заливает темень ночи, когда не видно звезд из-за туч.

— Мой долг защищать своего создателя. Я же сотворенный, — слишком серьезно говорит он.

Я хмурюсь, потому что не понимаю, что означают его слова.

— А кто такой «сотворенный»?

— Ты придумала меня, Софи. Я — воплощение твоей беды, её прямое отражение. И я буду с тобой, пока ты во мне нуждаешься, — отвечает он. Моргает и чернота пропадает с белков глаз. К нему возвращается вид обыкновенного ребенка. Черные волосы торчат из-под нелепой шапки, а на курточке белеют ажурные снежинки.

Киваю, тянусь к нему, прислоняясь щекой к груди, опускаю веки.

— Не оставляй меня, Джо, — произношу едва слышно. Но он слышит.

— Не оставлю.

И я проснулась. Пробуждение вышло неприятным. Острые коготки дернули мне волосы, потянули их в сторону, а возле уха кто-то громко запищал. Я села, потерла сонные глаза и глянула на приземлившегося рядом Чизи. Летун раскрыл зубастую пасть, щелкнул челюстями и сделал оборот вокруг своей оси, взмахнув калечными крыльями. Его черные глазки — бусинки зловеще сверкнули.