Буржуазная пропаганда с самого начала попыталась представить алжирскую революцию как мятеж кучки религиозных фанатиков, оторванных от массы алжирского народа. При этом она не жалела черной краски, живописуя «зверства» повстанцев. Мотивы этой тактики были очевидны уже тогда — исказить подлинный национальный и социально-классовый характер революции в Алжире. Особый акцент буржуазная пропаганда делала на «трагедии» европейского населения Алжира, которому, по ее утверждениям, грозило уничтожение. Руководство ФИО решительно отвергло подобные домыслы. В программном документе ФНО («Платформа») подчеркивалось: «Алжирская революция не имеет целью «сбросить в море» алжирцев европейского происхождения; она стремится разрушить бесчеловечное колониальное ярмо. Алжирская революция не является ни гражданской войной, ни войной религиозной. Алжирская революция призвана завоевать национальную независимость для того, чтобы учредить демократическую и социальную республику, гарантирующую действительное равенство между всеми гражданами одной и той же родины без всякой дискриминации»{178}. «Алжирский народ, — отмечалось, в свою очередь, в печатном органе ФНО, — хочет освободиться от колониализма, но это освобождение может быть достигнуто только революционной перспективой, означающей ликвидацию пережитков феодализма и разрушение всех экономических колониальных структур»{179}.

Борьба алжирского народа за свое освобождение являлась составной частью национально-освободительного движения; именно поэтому она опиралась на широкую интернациональную поддержку всех молодых освободившихся государств, и прежде всего государств Северной Африки. В этом, несомненно, заключалась одна из причин успешной победы алжирской революции. «1954 год, — отмечал Первый секретарь Алжирской коммунистической партии Ларби Бухали, — был отмечен важными событиями: укреплением национальной независимости Египта в результате изгнания английских империалистов, Женевской конференцией, закрепившей победу Демократической Республики Вьетнам, признанием национальных чаяний тунисского народа и расширением освободительной борьбы марокканского народа. Эти события, в свою очередь, побуждали алжирский народ пойти по тому же пути, что он и сделал 1 ноября 1954 г.»{180}.

С принципиально иных позиций оценивало алжирскую революцию французское правительство. Для него события в Алжире представлялись исключительно внутрифранцузским конфликтом на том основании, что формально Алжир представлял собой три департамента, входящие в состав Французской республики. Именно под этим углом зрения все сменявшие друг друга с калейдоскопической быстротой правительства Четвертой республики предпочитали рассматривать алжирскую проблему. Именно поэтому с самого начала была избрана тактика вооруженного подавления восстания.

1 ноября 1954 г. министерство внутренних дел Франции опубликовало коммюнике следующего содержания: «В течение последней ночи в Алжире имели место несколько террористических акций. Они совершены отдельными лицами и мелкими изолированными группами. Генерал-губернатор Алжира и министр внутренних дел с помощью имеющихся в их распоряжении сил полиции приняли немедленные меры»{181}. Спустя неделю министр внутренних дел, выступая по радио, недвусмысленно заявил: «Алжир — это Франция, которая не признает у себя никакой иной власти кроме собственной»{182}.

В тех же тонах было выдержано и выступление 12 ноября в Национальном собрании главы французского правительства П. Мендес-Франса. «Департаменты Алжира, — говорил он, — составляют часть республики; они являются французскими с давних пор. Их население, которое пользуется французским гражданством и представлено в парламенте, дало доказательство своей привязанности к Франции… Никогда во Франции ни один парламент и ни одно правительство не отступят от этого основополагающего принципа…»{183}.

На начальном этапе алжирской войны французское командование избрало тактику неотступного преследования отрядов только что созданной Армин национального освобождения Алжира (АНО) с целью их выявления и уничтожения. Однако эта тактика не увенчалась успехом. Хорошее знание местности, тесный контакт с населением и всевозможная помощь с его стороны позволили АНО не только выстоять, но и взять инициативу в свои руки. Всенародный характер алжирской революции проявился и в том, что численность АНО с ноября 1954 г. по август 1955 г. возросла с 3 до 20 тыс. человек. Численность французских войск на всем протяжении войны всегда значительно превышала силы АНО. Уже в первые дни восстания 3 тыс. алжирских патриотов противостояла 50-тысячная французская армия. К маю 1955 г. ее численность возросла до 100 тыс. человек, а летом того же года превысила 150 тыс. человек. Вооружение французской армии и ее оснащение также находились на несравненно более высоком уровне. Необходимо добавить к этому богатый (хотя и печальный) опыт многолетних боевых действий в Индокитае. Тем не менее широкое использование артиллерии, танков, авиации и военно-морского флота не принесло успеха. В Алжире, как до этого в Индокитае, французское военное командование столкнулось с принципиально новым типом войны — партизанской, всенародной войны. Широкая поддержка населения позволила Армии национального освобождения уже к апрелю 1956 г. взять под свой контроль треть всей территории Алжира. Французские войска никогда не чувствовали себя хозяевами положения в сельской местности. До определенного времени им удавалось контролировать лишь города и прилегающие к ним районы.

Уже в 1956 г. французское военное командование было вынуждено признать провал тактики «прочесывания» и перейти к тактике «шахматного расположения» на территории Алжира стратегических постов. Эта тактика призвана была, по мысли ее авторов, сковать активность АНО. Однако на практике она привела к рассеиванию огромной французской армии по обширной территории и ограничению ее мобильности. Отряды АНО без особого труда проходили сквозь слабые французские заслоны, базируясь в лесных горных районах.

12 ноября 1954 г., в день, когда были осуществлены первые воздушные бомбардировки в районе Ореса, в Бурбонском дворце начались парламентские дебаты по алжирскому вопросу. Представители правительства твердо и недвусмысленно заявили о решимости подавить вооруженное восстание в Алжире. Одновременно было подчеркнуто, что речь идет исключительно о «внутреннем конфликте», что означало недопущение какого-либо международного вмешательства или посредничества в алжирском вопросе. «Не может быть колебаний, — заявил П. Мендес-Франс, — когда речь идет о защите внутреннего мира нации, единства и целостности республики. Алжирские департаменты являются частью Французской республики. Они уже давно самым бесспорным образом французские… Отторжение их от метрополии немыслимо. Это должно быть ясно раз и навсегда как в метрополии, так и за границей… Некоторые депутаты сравнивают французскую политику в Алжире и Тунисе. Я утверждаю, что нет ничего более ошибочного и более угрожающего, чем это сравнение»{184}. Ему вторил министр внутренних дел: «Единственные возможные переговоры — это война… Алжир — это Франция»{185}.