Приведение кивнуло. Я выдергиваю из под головы стонущей женщины подушки и заталкиваю их под ее бедра. Из распакованного чемоданчик достаю шприц и делаю ей обезболивающий укол.

– Ксения, вы готовы?

Теперь передо мной уже прибранная женщина с оголенными руками и нормальной головой.

– Готова, доктор.

– Начали. Побрейте ее...

Игуменья Аграфена сидит за столом напротив меня.

– Я надеюсь, доктор, что вы никому не скажете о том, что здесь произошло этой ночью?

– Матушка, я исполнил свой долг и моя профессия не позволяет раскрывать тайны моих пациентов.

– С ней все будет нормально?

– Я наложил три шва. Если сестра Ксения проследит за ней и все будет в порядке, то через неделю, я их сниму. С ребенком тоже все нормально.

– Хорошо, я за вами пришлю машину, только так же, ночью.

– Время уже пятый час. Мне можно отправляться к себе?

Игуменья колеблется.

– Доктор, задержитесь на немного. В моем хозяйстве небольшая лечебница и мне хотелось бы, чтобы вы поглядели на моих пациентов.

– Они сейчас спят, может их не стоит тревожить?

– Ничего. Пойдемте, доктор.

Мы идем темными коридорами и входим в небольшую так же плохо освещенную залу. В ней шесть коек, на пяти видны спящие люди, одна пустая и аккуратно заправлена.

– Вот, они. Первая сестра Елена, заболела десять дней назад. Сестра Елена, проснитесь.

Игуменья без церемоний расталкивает спящую женщину, ее лицо перебинтовано и видно как в щелочках марли открываются глаза и отрешенно смотрят на нас.

– Посмотрите ее.

Матушка бесцеремонно сдирает с нее одеяло и я чуть не вскрикиваю. На теле-скелете, багровые и кроваво-красные пятна разной величины язв.

– Это... полигон?

– По дороге в поселок Камышевку попала под обстрел... ракета разорвалась в километре от них. Белое облако, образовавшееся после разрыва, мгновенно понеслось во все стороны и накрыло несчастных...

– Вы говорите их, это вот эти на койках?

– Нет. Остальные женщины погибли. Буквально сгорели... не смотря на то, что были в одежде, осталась она... одна.

Я наматываю на палочку вату и аккуратно провожу по больной багровой коже, никакой реакции. Потом качаю головой.

– Вы только можете облегчить ее страдания, смазав календулой или катаполом. Увы, она безнадежна.

– Идите сюда. Здесь другая больная. Ирина проснитесь.

Это молодая девушка, она приподнимается на подушке и сонно смотрит на нас.

– Что стряслось, матушка?

– Тебя хочет посмотреть доктор.

Я щупаю ее молодое тело и поражаюсь его упругости.

– Что у вас болит?

– Грудь. Правая грудь.

В районе правой груди большая опухоль величиной с кулак.

– Давно?

– Вот уже месяц...

Врет. Болит давно, только сейчас пошел процесс. Нужно срочно хирургическое вмешательство и грудь придется снять.

– Ее надо прислать в госпиталь. Необходима операция.

– Надежда есть?

– Не могу сказать. Очень запущена.

– А вы могли бы сами сделать операцию?

– Я не ахти какой хирург, матушка. Более сложные операции, должны делать специалисты в оснащенных операционных... Ее надо туда...

– А как же... с кесаревым сечением?

– Вообще то я проходил практику и простые..., как с роженицей, еще могу...

Игуменья сразу сжимает губы.

– А жаль. Вот третий больной.

Это старушка, она даже не открывает глаз, несмотря на то, что игуменья ее расталкивает. Печать смерти на ее лице и сразу качаю головой, как дотрагиваюсь до ее руки. Судя по всему у нее разрушена печень. Желтизна кожи потрясающе выглядит даже в этом полумраке. Матушка все поняла по моему взгляду и идет к следующей койке. Здесь опять молодая женщина, она проснулась давно и улыбаясь ждет своей очереди.

– Что у вас?

– Жжет здесь, - она пальцем ткнула в живот.

– Давно?

– Не а...

– Говори все, Маланья, - требует игуменья.

– Да землю обрабатывала, хотела капусту посадить, пыли много, вот и наглоталась. Потом военные пришли сказали пол участка заражены какими то дио...кси...нами. С того раза и стал живот болеть. Месяц назад то было.

– Земля где?

– У дома, где ж ей быть то.

– А где живете?

– В Камышевке.

Я поворачиваюсь к матушке.