— Значит, слушай, Яра. Времени у нас не так уж много. Времени вообще, в глобальном смысле, осталось очень мало, счет идет на месяцы, а то и того меньше. Нам необходимо пробудить главный Храм Смерти, да, тот, который ты видела в Иррилиме. Но ни у меня, ни у кого-либо из ныне живущих такой возможности нет, потому что Храм запечатан силой моего отца.

Фигура дракона потекла, размылась — и вот уже на его коленях сидит младшая Истиль. Надо признать, даже здесь, в иллюзорном мире, тепло чужого тела было привлекательно. Чужие волосы щекотали подбородок, а руки невольно ухватились за его плечи. В темных глазах жил знакомый вызов, спускающий с поводка его азарт, заставляющий задевать за живое вновь и вновь — чтобы она снова смотрела прямо на него, и упиваться её эмоциями.

— Чем это может помочь?

— Тем, что нам нужен отец.

— Труп?

— Отчего же, — он усмехнулся про себя её резкости, — относительно живой. Но это все, что я могу о нем сказать. Дело в том, что ещё тогда, тысячи лет назад, среди нас были сильнейшие, которых коснулось дыхание Смерти. Те, кто умирал и вернулся, те, кто был неподвластен более никаким клятвам и проклятьям. Их волю связать было невозможно, и таких либо уничтожили — либо, по весьма достоверным уже слухам, отправили в специальную тюрьму. Среди таких альконов был и мой отец.

— Вы что же, хотите, чтобы я его оттуда вытащила?

«А в своем ли вы уме?»

— Да. Именно это я и хочу. Ты должна найти его и дать ему надежду.

— То есть достаточно надежды — и самая закрытая тюрьма вдруг опустеет? — она злилась, издевалась — и совершенно этого не скрывала.

Зарвалась.

Когти легко сжали тонкие, по сравнению с его, плечи.

— Не смей разговаривать со мной в таком тоне, девчонка. Ты уже забыла, что твоя жизнь принадлежит мне? Что ты вся, с хвостом, крыльями и своей ненавистью — принадлежишь мне?

Когти коснулись шеи и сползли чуть, ниже, неожиданно резко сжав девичью грудь. Есть… за что подержаться. Девчонка не прянула прочь, лишь тонко-тонко зашипела, но что-то было такое в её взгляде… Кинъярэ резко выдохнул, опуская руки, заключая тонкий стан в клетку из себя, прижимая ещё теснее, вдыхая аромат чужой кожи и волос, наслаждаясь этой непрошенной близостью и, чувствуя, как оскалившееся безумие отступает, ворча.

Он чуть было не причинил ей боль, забывшись.

Стоит признать — без неё было плохо.

Губы коснулись девичьей шеи, язык впился в бледную кожу, оставляя отметки, клыки чуть прикусили местечко у уха, вызывая тихий ответный стон. Закушена губа. Румянец на щеках. Часто вздымающаяся грудь. Хотелось сжать эти волосы в руке, растрепать их, чтобы легли плащом до земли, поддеть когтями ткань, обнажая желанное тело…

Но он выдохнул, отстраняясь и пытаясь осознать собственные сумбурные мысли.

— Отец должен знать, что нужна его помощь… Нужно лишь рассказать ему все, что я когда-то рассказывал тебе. Ну и… — говорить или нет? Он ненавидел просить.

Яра словно почувствовала — встрепенулась, смотря внимательно и цепко, без тени страсти или кокетства.

— Что-то ещё, мой Мастер?

Она медленно встала, небрежно отряхивая одежду и чуть поводя хвостом.

— Там есть… должен быть ещё один алькон. Его имя — Кейнарэ.

— Просто Кейнарэ?

– Да, такого имени больше ни у кого нет, не спутаешь. Он… мой друг. Когда-то ирр заключил его в тюрьму из-за того, что я был слишком неосторожен в первые годы пленения, и он ответил за мои ошибки. Узнай, там ли он и жив ли… если получится.

— Почему именно я? — в её голосе звучала та же усталость, — да ещё и Тайлу туда впутали.

— Одна ты там не продержишься, сорвешься, поверь мне. А Тайла вовсе не настолько беззащитна и нежна, как ты думаешь. Бывшие элитные убийцы не бывают неженками, — он сознательно раскрыл инкогнито её подружки, чтобы избавить Риаррэ он ненужных метаний.

— Вот как… — нехорошее предвкушении в голосе, — что ж, надеюсь, я смогу отсюда выбраться.

— Сможешь. На крайний случай — Связь всегда притянет Гардэ к её Клинку, но вообще-то я позабочусь о том, чтобы тебя выпустили вполне официально, не волнуйся. Главное — сделай то, что я сказал.

Он встал, резко притягивая алькону к себе и поцеловал, кусая, врываясь языком в нежный рот, сталкиваясь с неожиданным сопротивлением — и увлекаясь этой схваткой, пусть и изначально не равной. Резко разорвал поцелуй, впитывая гневный блеск сиреневых глаз.

— И запомни, я никогда не позволю, чтобы тебе причинили вред, ириссэ. Никогда не смей во мне сомневаться. В ком угодно — но не во мне.

Зачем он провоцировал её, если не верил в то, что из этого может что-то выйти? Не хотел больше надеяться понапрасну? Хотел, чтобы в кое-то веке кто-то тоже не оставлял его в одиночестве — с нерешёнными проблемами?