– Это была ты?

Маргарет остановилась перед маленькой девочкой с дрожащими коленками. Та испуганно замотала головой и закрыла лицо ладошками.

– Значит, ты, Питер? – спросила Маргарет рыжего мальчика.

– Нет, – ответил он пискляво. Тонкий голосок, как всегда, сослужил ему плохую службу: кожаный ремень качнулся из стороны в сторону.

Ригель знал, что это не Питер: этот запуганный, забитый мальчик не стал бы разговаривать с прохожими через закрытое окно.

Питер был мягким, вежливым и чувствительным ребенком. Если он и был виноват, то только в этом.

– У окна был ты?

– Нет, – повторил он.

– Нет?

Питер заплакал, потому что почуял недоброе. Все поняли, что сейчас будет: Маргарет наконец выпустит пар.

Она схватила Питера за волосы, и он еле сдержал крик. Маленький, тощий, испуганный, весь в слезах и соплях, он выглядел очень жалким. Ригель заметил отвращение во взгляде Маргарет и задумался: есть ли в этой женщине хоть что-то человеческое? Нет, решил он в который раз и снова сказал себе, что не должен привязываться к ней, даже если она его балует, нянчится с ним и говорит, что он особенный. Даже если она единственная, кто проявляет о нем заботу. Он никогда не сможет относиться к ней как к матери, потому что видит ее насквозь.

Обычно Маргарет не наказывала детей в его присутствии. Она всегда следила за тем, чтобы Ригель находился в другой комнате, как будто он не знал, что она вытворяет и что она за чудовище. Но не в этот раз. Она впала в такую ярость, что забыла о нем и торопилась провести над «неблагодарными засранцами» экзекуцию.

– Повернись! – приказала она.

Питер теперь ревел во все горло. Ригель надеялся, что он не обмочится, иначе одной поркой дело не обойдется. Испачкать ковер – это тебе не тетеньке из окошка помахать. Маргарет развернула его, и, защищаясь, он прикрыл дрожащими ручонками голову и зашептал молитву. Удары ремня звучали так громко, что все онемели. Она метила ему по спине и ягодицам, где никто не увидел бы следы. Питер подпрыгивал от боли, а она, казалось, злилась на него еще сильнее, потому что он реагировал на боль.

Как Ригеля угораздило стать любимчиком этой ведьмы? Почему единственный человек, который его хоть как-то любил, был монстром? Да потому, что он неправильный, искореженный, дефективный.

Самоотрицание давило на него почти физически, пока в нем не сломалось что-то еще.

Он не должен ни к кому привязываться. Не должен испытывать любовь и нежность, эти чувства не для него.

– Я хочу знать, кто это сделал! – прошипела Маргарет, чьи вены на висках вздулись от гнева. Она во что бы то ни стало должна найти виновного, потому что не терпела неопределенности.

Маргарет начала медленно прохаживаться по ряду с ремнем в кулаке и в конце концов подошла к Нике. Ригель с ужасом увидел, что она судорожно грызет пластырь на пальце. Она так делала, когда нервничала, и мучительница заметила это. Она остановилась перед Никой, ее жестокие глаза вспыхнули от внезапной догадки.

– Это ты! – прошептала она зловеще, как будто Ника уже созналась.

Ника неотрывно смотрела на ремень. Она побледнела, съежилась и задрожала. Ригель почувствовал, как его сердце колотится в ушах.

– Я верно говорю?

– Нет.

Она дала Нике звонкую пощечину, и Ригель почувствовал, как его ногти впиваются в ладони. По щеке Ники скатилась слеза, но она не осмеливалась ее вытереть. Маргарет покрутила в руках ремень. Сердце Ригеля дрогнуло, он представил, что сейчас будет, он уже видел ярость, дикие глаза, занесенную руку, удар, ремень, сверкающий в воздухе, – и что-то закричало внутри него. Ригеля охватила паника. Тогда он сделал единственное, что пришло ему в голову: схватил ножницы, которыми Маргарет разрезала партитуры, затем, следуя лихорадочному порыву, вонзил лезвие себе в ладонь.

И в следующий момент пожалел об этом, настолько яростной была боль. Ножницы упали на пол, все обернулись. Красные капли окрасили ковер, и, когда Маргарет заметила это, ремень, которым она собиралась ударить Нику, опустился.

Она подбежала к нему и обхватила руками его кровоточащую ладонь, как раненого воробушка. Только тогда Ригель встретился глазами с Никой, с ее испуганными и беззащитными глазами.

Его мутило от боли, но он никогда не забудет ее взгляд. Никогда не забудет ее глаза, ясные, как речной жемчуг. Этот свет останется внутри него навсегда.

Река пахла свежо и резко. Шум стройки на мосту сливался с далеким плеском воды.

Я смотрела на рабочих, не видя их. Они делали новый парапет, и вот уже несколько недель вдоль моста висела оранжевая сетка и закрывала красивый вид. Я пришла сюда, чтобы почувствовать траву под ногами и успокаивающие объятия свежего воздуха, но мое сердце пульсировало, как рана. И эта боль перекрывала собой другие чувства.

– Вот и ты! – услышала я, когда вернулась домой.