На недельку я уехала домой к маме, я пыталась абстрагироваться от мыслей о своей внешности. Мы с мамой посетили два спектакля в местном театре. На первом я просто была рада оказаться с мамой в театре и неважно, что там будет на сцене. Постановка приятно удивила, зарядила энергией и позитивом. Вторая заставила меня и посмеяться, и поплакать, и испугаться. Она называлась «Вий». Я заплакала, когда панночку, бледную и красивую, несли в гробу в церковь. Я пыталась скрыть свой «неиссякаемый оптимизм» от мамы, чтобы она не увидела моих слез. Но она увидела их и, к счастью, не поняла или поняла, но не подавала вида.

Вторая часть моего больничного прошла в другом городе. Я вернулась в него, ожидая очередной встречи с ответчиком. В один из дней, когда я совершила финальный поход к врачу и мне сняли швы, я написала ответчику и попросила встретиться. Он согласился. Долго готовилась. Мне не нравился мой немного выпирающий живот, четыре лейкопластыря, закрывающих следы моих боевых ранений. Я думала о том, что он не примет меня такой и написала ему предупреждающее сообщение о том, что я выгляжу по-другому, для того, чтобы он был готов к этому.

Когда стемнело, я была в полной боеготовности, сделала максимум для того, чтобы вернуть свежий вид, даже стала чуть меньше себе не нравиться по сравнению с вариантом «до». Я ждала его сообщения о том, что он уже подъехал. Но оно не приходило. Я решила не навязываться, подождать какое-то время, и спустя минут 30 спросила его о том, приедет ли он за мной.

Он написал, что уехал к себе домой.

— Почему ты уехал и мне ничего не написал? — спросила я его в лоб, так как сил скрывать свои реальные эмоции у меня уже не было.

Ответ меня неприятно шокировал, он написал: « Я посчитал, что ты отказалась от встречи». Напрямую я ему такого не писала, я всегда стараюсь быть прямолинейной. И если я не уверена в своей внешности сейчас, то это не означало, что я все отменила. Я ему такого не писала. Было обидно? Да, не то слово! Я злилась, я плакала еще больше, хотелось кричать на всю квартиру, но нельзя было, нельзя было разбудить хозяйку квартиры.

Поэтому я решила поберечь себя, медленно сняла с себя все белье, стерла с лица косметику, нанесла кремы, выключила свет и легла спать.

С ответчиком мы договорились встретиться в другой день.

После моей операции у нас было 3-4 встречи. На каждую я брала легкий перекус в виде сухофруктов с собой. Я не помню, чем они (встречи, не сухофрукты, конечно же) отличались друг от друга.

Мне казалось, что атмосфера между нами накалена. Первый раз, когда мы встретились после моей операции, он даже позвонил. Он был в хорошем расположении духа, называл меня на «Вы», что на его языке означало «флирт». Но я не была настроена на эту волну. Операция заметно разделила мою жизнь на «до» и «после». Я боялась за то, как выглядят мои пластыри, покупала маленькие и бежевые, чтобы их не было видно. Мне все еще было тяжеловато лежать на боку, со временем это проходило. Я не знала, как выглядит моя бледность в его глазах и мой привычный тональный крем мне уже не подходил. Я изрядно потеряла в весе зимой еще до операции. Помню, как во время секса он сказал, что видит мои ребра. Едва ли мои мысли были позитивными. Я все чаще поддавалась унынию.

Но вместе с тем, в весне есть какая-то непонятная магия. Даже в таком состоянии у меня появлялись силы на долгие прогулки. Я ходила много, подобно тому, как будто только что научилась ходить. В общем, я вышла к нему на остановку возле пекарни. В его машине играла песня группы Ленинград. Он часто ездил в Россию, поэтому, наверное, и поменял музыкальные вкусы. Я не помню, о чем мы разговаривали, а, может, вовсе молчали. Я все больше смотрела на темную дорогу.

— Я хочу уехать отсюда, — грустно выпалила я, — меня здесь ничего не ждет.

— Кому ты там будешь нужна? Что есть в тебе, кроме тела? — отозвался он.

Мне было приятно, что у меня хоть тело есть, ведь в тот момент я считала, что даже его у меня отняли.

— А кому я здесь нужна? — задала весьма логичный и провокационный вопрос я.

Он промолчал.

Чтобы перебить молчание, я спросила: «Я изменилась внешне?»

— Нет, — ответил он, даже не посмотрев на меня. Может, он мыслил буквально. Я действительно не стала похожей на Бузову или Боярского, я осталась той же Мартой, но теперь с психологической травмой.

Я не особо уже помню, что было, когда он увидел четыре предательски выглядывающих пластыря. Полагаю, что все было, как раньше, за исключением моих проблем со здоровьем. Ему пришлось проснуться ночью и искать таблетки от дискомфорта в животе. Я помню, как чувствовала эту неловкость, мне опять хотелось провалиться сквозь землю и я понимала, что на ночь оставаться у него я больше не буду.

Весь апрель он шел мне на уступки, мы встречались, когда я хотела. Встречались в день моего рождения, в нем ничего особенного не происходило, кроме того, что я стала на год старше и мы с ответчиком опять спали вместе.