По вечерам к моей соседке-бухгалтеру приходила еще одна дама, лет 30, семейная, рожавшая, о чем говорил её животик, халатик и странная крестьянская белая коса. Она напоминала мне деревенскую красавицу. Таких людей я отношу к категории «бытовые». Им от жизни ничего не нужно, только вот семья, детки, устроиться в этой жизни похитрее — по блату, да и век никуда не ездить и ничего не знать. Она сразу невзлюбила меня, а я её. Я считала её необразованной и глупой, а она меня чокнутой. Так мы и познакомились.

При этом каждую ночь я засыпала со слезами на глазах, смотрела в окно , видела, как горели яркие фонари во тьме ночного города, слушала грустную музыку в плеере (в основном, Stromae «Lenfer» на повторе) и грустила сама. Я не знала перевод этой песни и самое, пожалуй, интересное в музыкальных предпочтениях это то, что наш плейлист может много рассказать о наших текущих чувствах и переживаниях. Песня «Lenfer” переводилась как “Ад». Первый куплет: « Я не одинок в своем одиночестве,

А это уже кое-что,

И, если бы я

Посчитал таких же, как я,

Нас оказалось бы много.

Все, о чем я думаю, —

Сколько же людей

думали о том же

Но даже это не

помогает мне

чувствовать себя

менее одиноко…».

Песня очень грустная, но такой же была и я. Я ждала момента, когда меня «выпустят». Моя внешность тоже отражала моё душевное состояние — волосы порядком истрепались, лицо выглядело измученным, одежду на мне нужно было стирать, да и сама я хотела помыться хорошо, а не в спешке, отстояв свою очередь.

Одна из ночей, проведенных в больнице, была беспокойной. Накануне я как полноправный представитель ЗОЖа скомандовала открыть форточки, дабы выветрить микробы. После этого ночью не спали все, я кашляла, моя соседка по комнате, та, что была в нейтралитете и только недавно встала опять на ноги, тоже болела. На кашель пришла медсестра. Она измеряла мою температуру (температура у меня держалась на уровне 37,4).

Утром мне решили сделать тест на Ковид. И это единственный тест в моей жизни, который я завалила. Ковид подтвердился. Я вспомнила, как это проходило у моей мамы, как она полтора месяца лежала в больнице, как я переживала за нее, и я заплакала, у меня была истерика, я начала угрожать медсестре жалобами, просить, чтобы меня выпустили. Потом ко мне подвели молодого врача и мы с ним договорились о том, что вечером меня выпишут и что я обязательно схожу в поликлинику и открою больничный. На некоторое время меня изолировали из палаты, мои соседки по палате уже начинали догадываться о том, что у меня Ковид. А нужно сказать, что послеоперационники в хирургии относятся к носителям Ковида, как в средние века население относилось к ведьмам. Будь их воля, меня сожгли бы заживо. Я была в отдельной палате и чувствовала себя изгоем.

Дальше было не лучше… Нужно было решить, куда податься. Проблема состояла в том, что у меня не было собственного жилья в этом городе, я жила с заботливой бабушкой, не моей. И я очень не хотела создавать ей угрозу заражения. Ей было около 70-ти лет, она мне нравилась. Надеюсь, я тоже ей не сильно докучала образом своих мыслей, депрессией, да что уж тут? Бардаком в комнате, который она совершенно не могла выносить.

На улице в то время свирепствовала зима. Когда мне принесли мои вещи, покормили перед выходом (а надо сказать, что спустя день после моего нахождения в поликлинике меня все же стали кормить), я вызвала такси. Мне было страшно. Я хотела уехать в город В. к маме. Мы с мамой даже планировали, куда меня денем с этим вирусом. Но врач, которому я рассказала о ситуации, настоятельно рекомендовал отказаться мне от трехчасовой тряски в поезде по пути в родной город.

Так, я вызвала такси по маршруту с конечной точкой — подъезд дома, в котором я жила. Когда я доехала, то вышла из такси и сразу же направилась в аптеку, чтобы обезопасить бабушку от себя. Я купила перчатки, антисептик, упаковку масок. Когда я шла обратно к подъезду, я чувствовала тяжесть в ногах, усталость, слабость, тепло в груди, началась одышка. На улице было холодно, была зима. Я чувствовала себя брошенной бродячей собакой и которая не может найти приют.

Когда я подошла к квартире, я попыталась её открыть, но она была заперта изнутри, я позвонила в дверь. Открыла бабушка. Я просила её не приближаться ко мне, я переживала за нее. Она спросила почему и тут я поняла, что у меня к глазам опять подкатывают слезы…

Что можно было говорить? Я в маске, в перчатках с антисептиком в руках и отворачиваюсь. Она поняла ситуацию, ничего мне не сказала, просто сказала, что за время моего отсутствия прибралась у меня в комнате. Я поблагодарила ее за заботу и то, как она повела себя в этой ситуации. Но вместе с тем, я хотела полностью изолироваться от нее. Начала проветривать комнату, разбирать вещи, перестелила кровать. Я измерила температуру, она подскочила до 38, 4. Я сбила ее парацетамолом и улеглась на живот, а когда приподнялась и пошла в туалет, то почувствовала боль в левой части груди, в глазах темнело, появлялась слабость, становилось тяжело дышать. Я еле дошла до комнаты и опять завалилась на живот. Я боялась того, что придется вызывать скорую, я боялась вернуться в больницу, я знала, что у меня несильный иммунитет, я боялась, что из-за кислородного голодания откажут части тела, органы и что я никому не буду нужна. В моей голове был тысяча и один страх, у меня начало опять болеть в левой груди. И я позвала на помощь бабушку.

Она пришла, так как она полагала, что сделала прививку, что это незаразно, она укрыла меня одеялом, открыла форточку, приглушила свет и включила добрую мягкую музыку, отпаивала меня теплыми чаями. Я слушала музыку, глубоко дышала, потому что думала о том, что чем больше кислорода я заберу в себя, тем надольше мне его хватит. Меня охватывала паника, музыка меня периодически успокаивала. Было то жарко, то холодно. Я звонила маме, просила у нее почитать Библию. Я хотела услышать её голос, я думала, что это мой конец…