Один означал смерть или катастрофу — что-то в этом роде; два — радость, хорошие события; три или четыре определяли, будет ли у кого-то девочка или мальчик… и так далее.

Об этом я прочитал в одной из книг в библиотеке «Уэйуорда» и, помнится, тогда подумал, что это безумие. Что люди когда-то так мало знали о жизни, науке и просто о том, как все устроено в целом, что они чувствовали, что им нужно посмотреть на птиц на долбанном дереве, чтобы понять, что, черт возьми, происходит, когда Джейкоб или еще какой-нибудь хрен сваливался с летальным случаем чахотки.

Но сейчас, когда мы с Ноем шли к берегу с ящиком для снастей и удочками наперевес, я смотрел на одинокого ворона, который, казалось, следовал за нами, и мне стало интересно…

«Что, если они что-то задумали?»

— Эта птица меня пугает, — признался Ной, не понимая, что творится у меня в голове.

— И меня тоже.

— Ты должен дать ему немного еды. Может, он улетит.

Я покачал головой, глядя на мрачную черную птицу.

— Кормление только заставит его хотеть большего.

— Ну, я имею в виду, что он явно чего-то хочет, — сказал Ной, закатив на меня глаза.

«Ага. Мою душу».

Я внутренне съежился от этой мысли и отогнал ее прочь. Вел себя иррационально и нелепо и знал это. Но я проснулся с жутким ощущением, что что-то должно пойти не так. И что бы ни делал, не мог от него избавиться. Это было то же самое предчувствие, которое мучило меня месяцами, подкрадывающееся, когда я меньше всего этого ожидал. Но это было по-другому. Оно было сильным и всепоглощающим, проникало в мой мозг, и этот ворон не помогал.

Однако, когда свернули с Мейн-стрит на Оук, направляясь к пляжу, мы избавились от этой проклятой птицы. И я попытался воспринять это как хороший знак.

* * *

— Хорошо, дружок. Итак, что ты должен сделать, так это намотать леску, пока она не останется конец примерно на тридцать сантиметров или около того, — продемонстрировал я, а затем жестом попросил его сделать то же самое.

Ной медленно крутил катушку, пока не сделал так, как я велел.

— Вот так?

— Ага. Идеально. А теперь отведи руку вот так, назад, а затем быстро выбрось удилище вперед.

Я сделал так, как сказал, в то время как Ной пристально наблюдал, широко раскрыв глаза, как леска проплыла по воздуху и упала в воду в пяти метрах от меня.

— И не забудь также отпустить кнопку катушки, иначе леска никуда не денется.

Ной кивнул, а затем, с решимостью в глазах, подражая моим движениям, забросил свою приманку на полметра ближе, чем мою.

— Ну как? — спросил он с торжествующей ухмылкой.

Я крепко держал удилище, хлопая его по спине.

— Я бы сказал, чертовски хорошо. В смысле, для твоей первой попытки.

— В следующий раз у меня будет дальше, чем у тебя.

— Да, я бы хотел посмотреть, как ты попробуешь, — пожурил я, ударившись локтем о его руку.

Это был великолепный июльский день на воде. Солнце было достаточно спрятано в облаках, чтобы не ослеплять нас своими лучами, но день оставался теплым. На берегу было очень мало народу, потому что это был полдень вторника, и большинство людей находилось на работе.

Я снял рубашку, как только мы приехали, и Ной сделал то же самое. Было слишком жарко, чтобы этого не сделать. Но теперь я пожалел об этом, когда пара домохозяек, возящихся со своими маленькими детьми, уставилась в мою сторону. Их губы шевелились, они что-то шептали друг другу и смотрели поверх оправ солнцезащитных очков. Я сделал вид, что ничего не заметил, но Ной был менее искусен в искусстве игнорирования, и он не скрывал своих раздраженных взглядов в их сторону.

— Они знают, что мама — твоя девушка, — проворчал Ной.

— Им на это наплевать. Для них это не имеет значения, пока они просто смотрят.

— Но ведь это имеет значение, верно?

Я пожал плечами, потом кивнул.

— Ну, я так думаю. Но у некоторых людей разные представления о том, что нормально, а что нет.

— Ну, я не думаю, что это нормально.

— И именно поэтому однажды ты заполучишь всех дам. Им нравятся хорошие парни.

Мы стояли в почти комфортной тишине, наблюдая, как наши приманки покачиваются вдалеке. Но я слышал, как в голове Ноя крутятся колесики. Видел, как он нахмурил брови в раздумьях. И после минуты наблюдения за тем, как тот жует нижнюю губу, я наконец спросил, что у него на уме.