Но осень я всё равно не люблю. Может потому, что сам характер этого времени года напоминает бунт. Листья валятся сверху словно прокламации, по –революционному ухают ели, воздух, словно объевшийся буржуй, отяжелев, ложится на деревья и начинает беспокойно ворочаться, идут по небу отряды грозовых туч. Комары, чувствуя скорый конец, принимаются кусаться больней. Стук дятла больше напоминает донос, чем оповещение.

Солнце вроде бы пока ещё греет, но пущенные им копья уже не долетают до цели, застревая в листве и не успевая поразить теплом. Дует, казалось бы, тёплый ещё ветер, но тебя вдруг ни с того ни с сего возьмёт и проберёт озноб! Деревья пока все в зелени. Но ты уже знаешь, что ещё немного и вся их листва пожелтеет, а затем будет сброшена.

Ну, а дальше –откроет свои чавкающие уста земля и оросятся вновь жирноватой водой окна, заставив тебя уставиться в них и наморщить лоб. Полезут в голову мысли: «кто я? Зачем живу?». И, приставив палец к виску, «застрелится», выбросив мусор, сосед в тапочках, услышав, как хлопнула от сквозняка, закрывшись на замок, его входная дверь.

К рёбрам батарей нарастёт мясо курток и кожа пиджаков, расколются дрова, затопчут доброе имя на стельках промокшие в ботинках ноги, соседи, не подумав, заложат голду,… К человеку на улице подойдут трое, чтобы убить его вопросом, целы ли у него нижние зубы, чтобы помочь им открыть бутылку портвейна.

Ринутся вдруг за кордон, предав родину, пернатые. А дальше жахнет как из пушки Аврора однажды зимним утром и начнётся такой голодомор, что устранить его сможет лишь теплая плоть одного единственного человека в мире – твоей пассии!

Идя по обходной тропинке и видя из –за листвы домик девушек с еловой бахромой на крыше, я думал, ах, как хорошо было бы сейчас увидеть Цилю! Но после случившегося ночью, это было невозможно. Поняв это, я едва не прокусил себе губу от отчаяния. Надо же было так вляпаться в историю с Наташей!

Мне вдруг отчаянно захотелось ринуться сквозь чащу к домику Цили, найти её, упасть перед ней на колени и сказать: Циля, прости! Я ошибся! С кем не бывает? Ради бога прости меня! Такого больше никогда не повторится! Сам не знаю, какой демон в меня вселился! Я буду верен тебе до конца жизни! Я буду любить тебя до последнего вздоха!

Но вместо этого я вздохнул, повернулся и направился к водохранилищу, вода которого так призывно блестела в лучах солнца. Напоённый зноем гудел луг. Воздух был чист и прозрачен. Аплодировал моему легкомыслию вяз, хлопая тёмно-жгучими, как зелёнка, перезрелыми листьями.

Стоя у воды, я думал: зачем я отрезал себе все пути к любви? Зачем? Вот так глупо, по собственной воле? Какой бес меня дёрнул пойти с Наташей? Что мне в ней понравилось? И как я должен теперь вести себя при встрече с Цилей? Ведь рано или поздно мы обязательно встретимся! Может подойти и сказать ей: кто бы не говорил тебе что -то обо мне, не верь этому! Нет, не так… А, может, при встрече просто равнодушно кивнуть ей и пойти дальше? Молчание убивает порой больше, чем целая очередь слов.

Да, лучше будет пройти мимо с гордой поднятой головой, будто мы никогда не были знакомы! А потом, убежав подальше в лес, упасть где –нибудь в зарослях, чтобы вой твоего отчаяния услышала лишь земля, проплакаться там и кусты бы в этот момент шептали над тобой: поделом тебе, дурачина, поделом!

У причала водохранилища служащие паковали водные лыжи и укладывали в ящики дорогой лыжный инвентарь. Со второго августа, по старой традиции уже редко осмелится зайти в воду. До самых холодов круги на воде будут выписывать теперь лишь насекомые. Из леса, будто из супермаркета отдыхающие тащили целые пакеты с грибами. Орал у кого –то из магнитофона Высоцкий, предлагая распить на троих Бермудский треугольник. Некий мужчина, встав у костра на колени, дул и дул на угли. Его жена, достав из ведра всё ещё живого окуня, живодёрскими глазами искала, обо что бы шмякнуть этого сопляка головой, чтобы он не дёргался!

Пока не достали ещё катера и лодки, но мостки для купания уже высохли. Единственным пловцом на воде оставался солнечный блин, чей гипнотический вид погружал твоё сознание в какое -то немое и сытое оцепенение. Стоял у воды и бросал в неё крошки хлеба какой- то малец, который, как многие, думал, что кормит рыб. В это же время стайка мальков под водой, которую привела к берегу на экскурсию их мама опытная плотва, слушала рассказ о том, как опасен для рыб их главный враг – человек с удочкой и хлебом.

Сезон завершался и, может поэтому, на душе было пусто и грустно. А вокруг словно шла весёлая ярмарка, где румяный здоровяк Август, выписав лету чек, забирал покупки для своей чахоточной жены -осени.

Бросив остатки хлеба рыбам, ушёл мальчик. Я уже тоже собрался идти к себе в домик, как вдруг наверху за косогором громко хлопнула входная дверь, а затем женский голос закричал: «да пошли вы обе!..».

Испытывая любопытство, я побежал на этот крик и, взлетев по дорожке на холмик, за которым начинался посёлок отдыхающих, увидел спину Наташи, которая с вещевой сумкой бежала, красиво гуляя бёдрами, в сторону железнодорожной станции. Подумав, что она может обернуться я, чтобы не быть ей замеченным, спрятался за дерево.