Турманка здесь не было, но Санька мог часами смотреть на любых голубей - своих и чужих, ручных и диких. Уж больно ему нравилось, как перебирают они лапками, разгуливая после дождя по лужам; как с шумом раскрывают крылья все разом и взлетают вверх при малейшей опасности, а потом кружат, высматривая, кто их спугнул, и снова опускаются на землю и важно поглядывают вокруг своими глазами-бусинками.

Или, как сейчас, сидят на карнизе, мирно беседуют на голубином своем языке, и вдруг - фыр-тыр!
– сорвались и улетели куда-то.

Санька проводил глазами улетающих голубей и глянул вниз на заводской двор. Поблескивали на солнце рельсы узкоколейки, чернели закопченные стены цехов, какой-то человек пересек двор и остановился у ворот цеха, где клепали броневик. Остановил пробегавшего мимо парнишку, что-то сказал ему, а сам направился дальше. В гараж, что ли, идет?

Санька лег на живот и свесил голову над краем крыши, но увидел только козырек фуражки и широко шагающие ноги в суконных ботах, да и то недолго: человек свернул в узкий пролет между цехами.

Санька лег на спину, подставил лицо не греющему уже солнцу и зажмурил глаза. Поспать бы еще чуток! Но он урвал сегодня свои часа полтора, пока Павлов был на складе, да и ребята, наверно, уже хватились его!

Санька мягко, по-кошачьи перевернулся, встал на ноги и полез через слуховое окно обратно на чердак.

А внизу, в гараже, стоял у стола под лестницей Заблоцкий и нетерпеливо поглядывал на дверь.

На ходу вытирая ветошью перепачканные машинным маслом руки, вошел Павлов. Оглянулся, потянул на себя створку тяжелой двери и озабоченно сказал:

– Неосторожно, Вадим Николаевич.

– Знаю, - кивнул Заблоцкий.
– Но ждать очередной встречи не мог.

Он вынул из кармана портсигар и передал его Павлову.

– Срочно переправите на ту сторону. Шифровка в папиросах.

– Слушаюсь.

– И приготовьтесь разместить людей. Завтра прибудут еще семьдесят человек. С оружием.

– Неплохо!
– Павлов кинул в угол скомканную ветошь.
– У вас все, Вадим Николаевич?

– Да.

– Идемте, - опять оглянулся на дверь Павлов.
– Я вам "сквознячок" покажу подходящий.

– Что, простите?
– поднял брови Заблоцкий.

– Проходной двор, - объяснил Павлов.

– Жаргон у вас...
– пожал плечами Заблоцкий и пошел к дверям.

– Считайте, что я говорю по-французски!
– жестко усмехнулся Павлов. Я пойду первым, если разрешите.

Он распахнул створку дверей, осмотрелся, жестом показал Заблоцкому, что путь свободен, и вышел.

Заблоцкий поднял воротник пальто и пошел за ним.

Санька слышал не весь разговор, но и того, что он услышал, было достаточно.

Он спустился с чердака вниз, сел на железную ступеньку лестницы и задумался. Кто здесь был? Тот человек в фуражке? А кто второй? Голос вроде знакомый, но разговаривали тихо, могло и показаться.

Санька встал, подтянул штаны, пошел к дверям и чуть не столкнулся с вошедшим Павловым.

– Саня?
– удивился Павлов.
– Ты что здесь делаешь?

– Голубей хотел шугануть...
– виновато ответил Санька.

– Голубей?
– настороженно смотрел на него Павлов.
– Каких еще голубей?

– Да на чердаке...
– задрал подбородок Санька.
– А потом на крыше...

У него почему-то стало холодно в животе. Павлов говорил таким же голосом, как тот, второй. Да нет! Не может такого быть! Померещилось ему. И Санька, открыто глядя в глаза Павлову, спросил:

– Вы здесь были?

– Нет, - цепко приглядывался к нему Павлов.
– Только что вошел. А в чем дело?

– Да разговаривали тут двое...
– нерешительно протянул Санька.

– О чем?

– О всяком...
– наморщил лоб Санька.

Голос опять показался ему знакомым, и Санька снова, но теперь исподлобья и быстро посмотрел на Павлова.

Павлов стоял и улыбался, только глаза у него стали как две льдинки.

– Леша в цехе?
– спросил Санька.

– Где же ему быть?
– коротко засмеялся Павлов, но зрачки его сузились, и у Саньки опять холодом обдало живот.

– К нему пойду, - попятился к дверям Санька.

– Сходи, конечно!
– кивнул ему Павлов.

Он напряженно смотрел Саньке в спину и, когда тот уже взялся за дверную скобу, окликнул: