На это задетая за живое Пална оправдывалась, отшучивалась и рассказывала о своей школьной подруге Ирке. Именно с нее писались примирительные эпизоды. Да, с нее и ее второго мужа. С первым Ирина Александровна прожила недолго: ругалась, мирилась, нажила дочь, развелась... Потом, распробовав вкус свободы, отпустила себя, пошла в разнос, меняла мужиков как перчатки пока не вcтретила Олега.

Одна ночь, и вся жизнь для Ирки изменилась. Остался только он. Стал светом в окне, суженым-ряженым и разъединственным ненаглядным. Так угодил в постели. Олегу прощалось все: пьянки, гулянки и прочее, не упоминаемое в приличном обществе. Помнится, Елена Павловна не раз пыталась вразумить обезумевшую от любви подружку, напоминала ей о чувстве собственного достoинства, толковала о похоти, доказывала, что кроме постели есть много чего другого. И это другое куда более важнo для женщины. Особенно для уважающей себя женщины. Все разговоры отскакивали от подруженьки как от стенки горох. Она их просто не воспринимала... и правильно делала , как оказалось.

Правда это выяснилось спустя некоторое время, где-то года через два. Олег перебесился, повзрослел, понял, что лучше Ирки не найти и взялся за ум. А ей никого другого и не нужно было, да... Так это все к чему? Ира и Олег не ругались. Вот просто совсем. А все конфликты решали в постели. Так и жили в мире и согласии пока не начали угасать сексуальные аппетиты мужчины. Почувствовав неудовлетворенность, Ирка утратила всепрощенчество, и над ячейкой общества иной раз гремели скандалы, переходящие в затяжные ссоры. И примирения достигались уже не в горизонтальной плоскости.

Елена Павловна, видя это понимающе пoсмеивалась и писала сказки, в которых героини были похожи на молодую подруженьку: также беззаветно любили, прощали и мирились в постели. Ирка, вернее Ирина Александровна была в восторге от этого. Быть музой для широко известнoй в узких кругах писательницы. Что может быть лучше? А ещё она была очень благодарна Лене. За понимание и такт.

– Знаешь, - призналась как-то раз, – я страшно рада, что именно ты моя подруга.

– Аргументируй, – по–снейповски подняла бровь госпожа Ласточкина.

– Легко, – коротко рассмеялась Ирка и принялась загибать пальцы, хитро поглядывая на Елену Павловну. – Во-первых, ты независтливая. Во-вторых, умная. В-третьих, благородная. В-четвертых,тактичная.

– Да, я такая, – голосом кота Матроскина мурлыкнула тогда еще совсем не герцогиня.
– Только непонятно, чего это тебя вдруг торкнуло...

– А я объясню, – пoсмурнела Ирка. – Ты ведь всегда принимала меня такой, какая есть, не читала морали, не клевала мозг, хотя и осуждала.

– Уж прям. Я не меньше других тебе втолковывала...

– Оставь, – махнула рукой Ирка. – Я учила тебя больше: и как подойти к мужу,и что сказать, чтоб своего добиться, и как подластиться, обхитрить, замять назревающий конфликт. Я чувствовала себя такой мудрой, смотрела свысока, посмеивалась, а вся моя мудрость оказалась постельной сытостью. Сейчас нет ее и, пожалуйста, лаемся с Олежей как все.

– Это все фигня, Ир, - остановила подругу Елена Павловна. – Главное, что вы вместе.

А про себя она заметила, что была-таки права наcчет Ирки, что та слабовата на передок, что нельзя слишком отдаваться во власть чувственных переживаний. И только подумайте, стоило прожить жизнь в твердой уверенности в своей правоте, чтобы в следующей со всего размаха вляпаться в точно такие же отношения как у закадычной подруженьки. Тут невольно вспомнишь читателей, они-то сразу разобрались в проблемах госпожи Ласточкиной. Раскусили ее бдительные граждане, сразу смекнули почему она раз за разом возвращалась к этой теме. Озабоченная, похотливая, жалкая, позабывшая о чувстве собственного достоинства, размазывающая розовые сопли на сиропе нимфомака.

Так или примерно так думала бывшая графoманка в тот момент, когда позволяла мужу себя целовать. Хуже того, она жарко отвечала , не в силах оттолкнуть Вэля. Вот понимала , что нужно гневно отпихнуть распоясовшегося вояку, треснуть по его чугунной башке, а ещё лучше по наглой морде и гордо удалиться. Желательно под дружные рукоплескания собравшихся, но можно и под сочувствующее молчание. Жаль, что это только мечты, на осуществление которых нет ни моральных, ни физических сил. Зато в наличии вагон оправдашек для себя любимой, главным из которых стало вечное: не поймут-с, дикари-с.

***

Нескромный поцелуй все длился и длился. Супруги никак не могли оторваться друг от друга. Собравшиеся с умилением наблюдали - надо же какая любовь у людей, и наградил ведь Всевышний... Особо экзальтированные особы (сорь за тавтологию) смаргивали слезы умиления. Впрочем, нашлись и те, кто осудил. Но больше из зависти. И шепотом.

Наконец герцог неохотно оторвался от жены. Леди беспомощно всхлипнула и покачнулась словно пьяная. Да и его светлость порядком захмелел, словно махнул не кубок благородного скандийского, а чарку забористой грибной настойки, что привозят с далекого севера одетые в шкуры темнокожие венды.

– О, как их разбирает, – закатила глаза молоденькая служаночка.
– Не понимаю, что люди находят в поцелуях.

– Приходи вечерком на конюшню, объясню, – подмигнул ей один из конюхов.

– Благодарствуйте, – надула губки девица. – Джон кузнец давеча объяснял уже. Только обслюнявил да бока намял, а удовольствия чуть.

– Ах, ты, врушка, - поперла на молодку оскорбленная в лучших чувствах кузнечиха. – Да мой Джонни на такую кильку и не взглянет! И чтоб ты знала , целуется он как бог!