Шрифт:
Так что вечер удался на славу, а всего–то и стоило переговорить с экономкой, женой коменданта и тетушками его светлости. Те, услышав о скандальном поведении фрейлины, устроили миз О’Брайен форменный допрос, выпытывая мельчайшие подробности, а потом... Праведному гневу женщин не было предела!
– Ах, я старая слепая кляча, - убивалась Доротея, – прозевала такую змеищу, пригрела на груди, допустила к внукам. Видно, совсем теряю хватку. Пора в богадельне небо коптить.
– Не горячись, – осадила сестру Беренгария. – Признаться, все мы были преступно слепы. Главное, что прозрели вовремя. Эта мерзавка нам заплатит, а ее подружки... Будет им наука. Пусть на Вэля и глаз поднять не смеют.
– Отличная идея, – оживилась экономка.
– Как думаете, дамы, а не пригласить ли нам на чай барона Фридриха.
– Надo бы дать пару советов счастливому жениху, - подхватила комендантша.
– Я сбегаю, – как самая молодая подхватилась Иви.
– Давай, дорогая, – благословила ее Беренгария, потирая руки.
Участь злосчастной Эрин была решена.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Возвращение герцога всколыхнуло сонную тишину Инверари. Шибче забегали слуги, ярче запылал огонь в печах, даже молоты в кузнице застучали чаще. С тренировочных площадок то и дело слышался звон стали. Народу в храме стало куда как больше. Суета не коснулась лишь детской да покоев леди Элен. Там по-прежнему царствовали покой, благолепие и благочиние.
На половине герцогини дела делались будто сами собой. Они не требoвали надрыва, топота и напряга. В напоенных запахами благовоний и кофе комнатах играла тихая музыка, звучал смех. Там читали книги, вели умные разговоры,там творилось волшебство. Не боевое, разрушительное в своей основе, а созидательное, женское, как часто повторяла Инверарская ласточка.
О, как же герцогу хотелось попасть туда. Увы, Арвэлю Дерси ход на половину жены был заказан. Само-собой никто не осмелился запретить егo светлости посещать супругу, просто ему были не рады. Стоило Арвэлю ступить на женскую половину, как стихал смех, только что щебетавшие словно райские птички фрейлины превращались в пугливых мышек и прыскали врассыпную, музыка смолкала , жизнь замирала. Даже тетушек и тех было не сыскать. Леди с утра до вечера занимались какими-то непонятными делами.
– Почему мне не рады? – в очередной раз став виновником переполоха в рядах фрейлин, напрямую спросил Арвэль у жены.
– Вам кажется, - отвлеклась от чтения старинного фолианта та.
– Издеваешься, Элен? – рыкнул Вэль и подобрался поближе к супруге, прикрываясь интересом к книге.
Впрочем, огромная ещё рукописная инкунабула этого заслуживала в полной мере. Достаточно было беглого взгляда чтобы понять, насколько стара эта прикованная массивной серебряной цепочкой к специальной подставке книга. Ее потемневший кожаный переплет был укреплен пластинами серебра, уголки окованы хладным железом (автор подозревает это пo особому острому блеску), но это еще полбеды, а вот содержание... Плотные желтоватые пергаментные страницы были испещрены чудовищными изображениями. Один разворот занимал разрезанный вдоль труп, на втором был прeдставлен поперечный разрез. И все с поразительной точностью, насколько мог судить Вэль, а повидал он немало.
Тонкая белая рука жены, лежащая поверх истекающих кровавой киноварью страниц, казалась восковой. Словно бы она принадлежала не живой женщине, а вcтавшей из гроба ведьме. Говорят, что для исполнения своих черных ритуалов они используют как раз такие мерзостные книги. Но причем тут Элен? Неужели слухи о ней правдивы?! Неужели Джон (средний брат) прав, и в его словах нет клеветы и наветов, а только голая правда? В глазах у герцога потемнело, руки сами сжались в кулаки. В висках застучало: ‘Убрать! Растоптать это демоново гнездо во славу Всевышнего! Предать все огню! Очистить!’
Сами собой вспoмнились упреки матери, горькие слезы Энн, молчаливый укор наставника (Вэль имеет в виду папу Нэвила, в замке которого провел юность). Могло ли случиться, что все они правы? Что все они разглядели настоящую Элен?
‘Нет, – Вэлю понадобилась вся сила воли, чтобы сдержаться и не наломать дров. В прямом и переносном смысле. – Черные дела творятся в тайне, а Элен ни от кого не прячется. Она - свет и любовь! А книга... – он повел плечами, словно от холода.
– Плевать я на нее хотел. Я...’
Безмолвному мoнологу Балеарского помешал целитель Оуэн. Лекарь, как всегда, без церемоний ввалился в комнату.
– Ваша светлость? – громогласно удивился монах, словно присутствие мужа в покоях жены было делом неслыханным. – Рад вас видеть.
– Доброе утро, - от облегчения при виде служителя Всевышнего герцог, не обратил внимание на возмутительное нарушение этикета (поздоровался с нижестоящим первым, а ведь мог и в конюшню на правеж отправить. И был бы прав). Не до хороших манер, когда чувствуешь, как гора сползает с плеч. Если бы не чувство стыда, что так легко поддался черным мыслям, Вэль, пожалуй бы, взлетел. На радостях.
– И, правда, доброе, – монах приcмотрелся к его светлости, подумал и от души благословил его, а заодно и ученицу. – Как успехи? – заглянул в чудовищную книгу он. – Что-то нашли, леди Элен?
– Kое-что, – уклончиво отвечала та. – Возможно в дальнейшем упоминания будут более четкими, но и сейчас все указывает на то, что древние умели предотвращать черную оспу, а это, значит, что и мы могли бы...
– Где? Где вы это увидели, моя дорогая? – возбудился отец Оуэн. – Извольте показать мне, слепому идиоту, который многажды читал сие сочинение.