Салли вошел в закусочную и с порога уставился на новый транспарант, силясь разглядеть буквы. Кажется, там было написано “ДНИ ОМЛЕТА В НОВОЙ АНГЛИИ”.

– ДНИ ОМЛЕТА В НОВОЙ АНГЛИИ? – Салли вновь посмотрел на транспарант. – ДНИ ОМЕЛЫ, – поправился он.

– Все равно чепуха какая-то, – сказала Касс. – Здесь не Новая Англия.

– От нас до Вермонта всего полчаса езды, – напомнил Салли, закрыл за собой дверь и запер ее на замок.

– А кажется, что больше, да? – ответила Касс. – И почему их города выглядят как на открытке?

– Хочешь, я приведу старушку? – спросил Салли, заметив, что Хэтти нет в кабинке.

Касс промолчала, и Салли расценил это как знак согласия. Постепенно он пришел к выводу, что забирать старушку из комнат в глубине закусочной и сопровождать в кабинку, где она просидит все утро, – одна из его обязанностей. Если он этого не сделает, Касс с извращенным удовольствием будет слушать, как мать колотит костлявыми кулачками по двери. Хэтти запретили ходить в закусочную самостоятельно, потому что в коридоре между комнатами и закусочной была ступенька и старушка не могла преодолеть ее без посторонней помощи, но если ей вдруг казалось, что ее слишком надолго оставили одну, она принималась вопить во все горло и стучать в дверь, так что ее артритные руки нелепо распухали. После этого она все утро сидела в кабинке и жевала аспирин. “Пусть себе барабанит”, – неизменно говорила Касс, но Салли полагал, что лучше привести Хэтти в закусочную и усадить в кабинку, где ей было удобно и хорошо. Похоже, Касс была благодарна ему за то, что он взял на себя эту обязанность и хоть немного облегчил ей тяжкую ношу постоянной ответственности. Касс любила хоть немного побыть одна в неосвещенном зале до прихода первых клиентов – закусочная открывалась в половине седьмого.

Старая Хэтти почти оглохла, но всегда слышала, что за ней пришел Салли. А может, чувствовала, как от его тяжелых шагов дрожит пол в коридоре, потому что, когда Салли заглядывал в их темную гостиную, старуха неизменно пыталась подняться на ноги.

– Привет, старушка, – сказал он сегодня утром. – Я смотрю, ты жива-здорова.

– Жива-здорова. – Хэтти отчаянно улыбнулась, выпрямилась, опершись на подлокотник дивана, и протянула Салли сухонькую руку.

– Готова потрудиться как следует? – Он держал ее за руку, стараясь не упасть с этим дополнительным весом.

В Хэтти было от силы фунтов восемьдесят пять [38] , но Салли быстро смекнул, что и восьмидесяти пяти фунтов достаточно, чтобы он потерял равновесие, особенно в такую рань, когда еще не размял колено.

– Потрудиться как следует! – эхом повторила Хэтти, впиваясь в его руку ногтями.

– Погоди минутку, – попросил Салли, пытаясь высвободиться из ее когтей. – Встань с моего здорового бока. Каждое утро одно и то же. Повнимательней, ладно?

– Повнимательней! – рявкнула Хэтти.

Чуть погодя ему все-таки удалось разместить ее где нужно, и они двинулись к двери.

– Я знаю, ты любишь бить меня по больному колену, но сегодня я тебе этого не позволю, договорились?

– Договорились!

– Тут ступенька.

– Наверх?

– Вниз, дурочка, как и вчера. Думаешь, кто-то пристроил еще одну ступеньку, теперь уже наверх, чтобы сбить тебя с толку?

– Вниз, – повторила Хэтти, и они сошли со ступеньки.

– Вот так, – произнес Салли. – У нас опять получилось.

– Получилось!

– Ну-ка, скажи мне, когда ты вечером пойдешь обратно, куда будет ступенька?

– Вниз!

– Вниз? – переспросил Салли. – Ты же только что шагнула вниз. Нельзя же все время идти вниз. Рано или поздно нужно будет идти вверх, правильно?

– Вверх!

– Садись, старушка, – сказал Салли, когда они под пристальным взором Касс пересекли закусочную. – Хочешь чего-нибудь?

Хэтти уселась в кабинку, погладила прохладную столешницу из формайки, точно ожидала, что ей там оставили сообщение шрифтом Брайля.

– Кто ты? – спросила она наконец. – Судя по голосу, этот чертов Салли.

– Она сдает, – сказал Салли, зайдя за стойку и повязав фартук.

Касс посмотрела на него поверх очков.

– Не надо меня утешать, – ответила она.

Салли третью неделю работал в закусочной “У Хэтти” – с тех самых пор, как Руф уволился и уехал домой, в Северную Каролину, и в Бате не осталось ни одного чернокожего, на кого удобно ссылаться, когда говоришь “негр”. Правда, словом этим все равно пользовались нечасто, и жители Бата – по крайней мере, завсегдатаи Хэтти – обнаружили, что и те редкие случаи, когда они пускают его в ход, связаны с мышечной памятью. Долгие годы, произнося это слово, они поворачивались и искали глазами Руфа, чтобы убедиться, что он не слышал, и извиниться, если все-таки слышал. Теперь, когда он уехал, они оглядывались и вдруг с неловкостью вспоминали, что Руфа нет. День-другой завсегдатаи Хэтти шутили, мол, надо отправить делегацию в Шуйлер-Спрингс, там полно чернокожих, взять хотя бы их футбольную и баскетбольную команду, и позаимствовать у них негра, пока не отыщется постоянной замены Руфу. И когда Салли решил помогать Касс по утрам, ему пришлось снести немало насмешек от посетителей (особенно усердствовал Карл Робак), какое счастье, говорили они, что найти нового негра оказалось так просто.

Желание помочь Касс служило официальной причиной, почему Салли теперь по утрам готовит завтраки в закусочной, но существовала и другая причина, напрямую связанная с деньгами. С тех самых пор, как Салли занял у Уэрфа небольшую сумму на первый взнос за пикап и сумел уговорить Гарольда Проксмайра, что будет платить в рассрочку, а в снегопады брать у него плуг, снег не выпал ни разу, и неизменно синее небо действовало Салли на нервы. Всю прошлую зиму снега не было вовсе, и если эта зима окажется такой же, весной он погрязнет в долгах, выплатить которые ему было бы сложновато даже при двух здоровых ногах. С того момента, как он вернулся к работе, колено не разболелось сильнее, однако и меньше болеть не стало, и Салли боялся, что с коленом опять что-то случится, а тогда ему точно крышка.