– Беспокойся сколько угодно, – возразил Питер. – Я всего лишь хочу сказать, что это не очень-то похоже на тебя.

– О тебе я никогда не беспокоился, ты это имеешь в виду?

– Ну… – Питер многозначительно пожал плечами.

Разумеется, он был прав. За все детство Питера Салли ни разу не побеспокоился за него. Отчасти потому, что ему и без этого было о чем беспокоиться. Отчасти потому, что Вера о Питере беспокоилась за десятерых. Отчасти потому, что просто не беспокоился, и все тут. Не удосуживался, не считал нужным, даже радовался, что оказался не у дел, и говорил себе в минуты, когда жалел себя (или вдруг понимал себя?): если бы я участвовал в жизни сына, наверняка все испортил бы.

Вот что Салли чувствовал в те годы, и, по правде говоря, для него это было естественнее нового чувства, той любви к внуку, от которой сжимается сердце, – казалось, инстинктивная биологическая привязанность наконец-то пришла к нему, пропустив поколение.

– В любом случае, – сказал Питер, – выбора у нас особо нет.

А выбора у них не было, объяснил он, потому что Вера по утрам работает в магазине канцтоваров, куда устроилась после того, как Ральф первый раз попал в больницу.

– А Ральф? – спросил Салли. – Только не говори, что он тоже вернулся к работе.

– Он предлагал присмотреть за Уиллом, но…

– Но что?

Позже, когда Уилла не было рядом, Питер объяснил, что Уилл не захотел оставаться дома с дедушкой Ральфом, поскольку знал, что тот недавно был в больнице. Мальчик боялся, что дед умрет, когда никого из взрослых не будет дома, и до их возвращения Уилл останется один с мертвецом. Может, странная привязанность Салли к внуку объяснялась еще и тем, что Уилл казался ему дрожащей коллекцией ужасных, избыточных страхов. Да и у Ральфа много дел. Он работает в инспекции парков.

Салли поехал не в дом Майлза Андерсона, к Питеру с Рубом, а к Карлу Робаку. Салли не был у Карла уже пару дней, а в прошлый раз тот уклончиво намекал, что, возможно, для Салли найдется работа. Учитывая долг за пикап, Салли не мог себе позволить игнорировать уклончивые намеки. Он припарковался возле конторы и в сопровождении Уилла поднялся по узенькой лестнице на третий этаж, рассудив, что даже если Карла не окажется на месте – чего никогда нельзя исключать, – быть может, удастся выяснить, где он, у Руби, и вдруг она снова надела полупрозрачную блузку? Такое зрелище согревает душу. Но, к удивлению Салли, Руби в приемной не было. А была Тоби Робак, и на ней не было ничего полупрозрачного. Она была в мешковатой серой фуфайке наподобие тех, какие носят сотрудники университетских спортивных кафедр. Что бы это значило, подумал Салли, отчего Тоби Робак в мешковатой фуфайке нравится ему намного больше, чем Руби в полупрозрачной блузке, Руби – молодая женщина, не лишенная телесной привлекательности? “Это значит, – решил Салли, – что мне шестьдесят. И я дурак”. А может, это значило и кое-что еще – точнее, ничего хорошего. Неважно, что это значило, он просто обрадовался, увидев Тоби на месте Руби, с телефонной трубкой возле уха и явно в хорошем настроении, судя по тому, как, едва он вошел, Тоби расплылась в улыбке. Тоби махнула им на два стула за журнальным столиком.

– Я скажу ему, Клайд, – говорила она. – Ничего не обещаю. Ты же знаешь, какой он…

Салли проигнорировал предложение сесть и заглянул в кабинет Карла. Того не было.

Тоби положила трубку, уставилась на Салли.

– Я слышала, ты снова сменил род деятельности, – сказала она. – От тебя пахнет салом.

Салли как раз собирался пройтись насчет того, что Тоби явно сменила род деятельности, но его опередили. И еще его смутило, что в последнее время женщины, не успев поздороваться, сразу же сообщают ему, чем именно от него пахнет.

– Страшное дело, когда у тебя столько талантов, – ответил он.

– А это кто? – спросила Тоби, разглядывая Уилла (при виде Тоби Робак Салли начисто забыл о его существовании).

– Мой внук, – сообщил Салли и сказал Уиллу: – Поздоровайся с миссис Робак.

Уилл, как всегда оробев, пробормотал что-то вроде “здрасьте”.

– Я еще не успела привыкнуть к тому, что у тебя есть сын, – заметила Тоби, – а ты, оказывается, дед. В голове не укладывается.

– Вот и сын сегодня утром сказал мне практически то же самое, – признался Салли. – Что случилось? Руби заболела?

Тоби скривилась:

– Увы, Руби здесь больше не работает, в прошлую пятницу она написала заявление об уходе. Надо было предупредить ее, что тем все и кончится: ее уволят.

– И куда она ушла?

Тоби пожала плечами:

– Можем пройтись по следу потекшей туши…

– Не надо, – сказал Салли. – Тоска берет, как подумаю, сколько девиц рыдает из-за твоего мужа. С тех пор как появились феминистки, вроде бы стало не принято говорить, что все бабы дуры, но, судя по тому, что они влюбляются в Карла, так и есть.

– А ты считаешь, что все они должны влюбляться в тебя?

– Не все, – сказал Салли. – Но если уж Карл умудряется одурачить их всех, я тоже могу одурачить одну-другую.

– Разве ты не дурачишь Рут?

Салли проигнорировал подоплеку вопроса. Вообще-то он не видел Рут три недели, с тех самых пор, как Рой, муж Джейни, расстрелял окна не того дома и отправил Джейни в больницу с переломом челюсти и тяжелым сотрясением мозга. Рут истолковала цепь этих событий таким образом, что виноват оказался Салли. О чем и сообщила ему на следующий день рано утром, когда он еще толком не проснулся. И сообщила не как обычно, с глазу на глаз, когда они ссорились в номере какого-нибудь мотеля или на переднем сиденье пикапа Салли. А неожиданно заявилась к Хэтти – Салли даже не успел одолжить Рубу первый доллар за день, не успел сделать глоток кофе, не успел задуматься о том, что сказать Рут, когда, без сомнения, на нее наткнется. Салли только что узнал о случившемся от мисс Берил, так и не оправившейся от потрясения. По правде говоря, один из вопросов, над которым он бился у Хэтти, заключался в том, отправиться ли на поиски Рут или дождаться, пока она сама его найдет. В целом Салли не любил искать неприятности, однако понимал, что если дожидаться, пока они сами тебя найдут, может быть хуже. И не успел он принять решение, как нате вам пожалуйста. Он даже не сразу заметил Рут – услышал только, что за стойкой воцарилась тишина, все словно затаили дыхание.