Задумайся сто раз пред тем,

Чтоб одарить душой машину»

— Что бы это не было, нам не следует стоять здесь, — заметил Маркус.

— Касатики мои, давайте же закончим наше дело, — сказала Атропа. — Негоже время тратить впустую, на какие-то яз

Рудольф почувствовал близость с Ним. Иглы покалывали кожу священника, бросило в холодный пот и дрожь. Дрекавац влился в его сознание, мягко, но очень настойчиво приказал: «Веди её в покои королевы».

«Слушаюсь», — ответил священник.

Дальнейший спуск прошел мимолётно. Вскоре послышался звук мелодии и стойкий аромат зажженных свеч, выдуваемый из деревянной двери. Рудольф вёл остальных, притворяясь, что к нему пришло новое озарение. Лукаво играть эту роль становилось всё сложнее. Маркус ещё терпел, считая, что священник действительно близок к богу, Атропа молчала, испытывая тяжелое напряжение ума, а Брассика, несмотря на свою приверженность к колдовскому искусству, всё чаще хмурила лицо.

Путь к двери преграждали гоблинши. Их воинственный настрой прояснился, когда те своими устами прочитали заклинание. Врата Бездны раскрылись, красно-бурое мерцание окружило гоблинш.

— Что это за магия такая? — спросил Маркус у Брассики. Она ответила, не снимая взгляда с существ: «Школа пентаграмм».

Маркус двинулся навстречу страже, но Брассика остановила жестом.

— Нет, так не получится. Бездна оберегает их. Ты не сможешь прикоснуться к ним.

— И как долго?

Одна из гоблинш сняла с пояса мех, испила и воинственно прорычала, ударив в грудь. Три пошли вперед, маленьким шагом, а две остались у двери.

— Брассика? — Нетерпеливый мечник направил оружие в сторону гоблинш. — Решай скорее, пока нас не прирезали.

— Может, отступим? — спросила Атропа, стоя позади всех. Рудольф грубо оборвал её, наотрез отказавшись уходить.

Тройка гоблинш подступали всё ближе. Одна из них играючи метнула костяное копье. Девушка ответила ей, прочитав заклинание — огненный череп влетел в голову гоблинши, заставив её пошатнуться.

— Задела! — обрадовался Маркус. — Ослабь их, тогда и я доберусь.

— Но мне не хватит сил, — засомневалась Брассика.

Рудольф метнул валашку в гоблиншу, шедшую впереди. Топорик пролетел мимо, порезав лишь ухо. Гоблинша взвизнула.

— Метать можно, подходить нельзя, — удостоверился он.

— Брасс, не стой на месте. Бей их своей магией! — крикнул Маркус. Сам он достал ножи. Метал он гораздо лучше старого священника, загнав один в ставшую одноухой гоблиншу.

Поле на миг исчезло. Бездна ослабла.

— Брасс, действуй!

Гоблинши метнули костяные копья. От большинства удалось увернуться, но одно из них пробило у Маркуса доспех на правой голени. Атропа попробовала пройти внутрь Бездны, но поле немедленно её вытолкнуло с большой силой, из-за чего она рухнула на пол.

— Ах черт, как больно! — зашипел Маркус, извлекая наконечник копья из ноги.

Гоблинши приблизились совсем близко, оставался шаг до того, чтобы их топоры дотянулись до голов людей. Брассика применила болезненное для своей души заклинание: шипы из костей выскочили снизу, выросли прямо меж каменных плит, ужалив гоблинскую стражу. Бездна замерцала вновь, и тогда Маркус, превозмогая боль, ударил со всей силы мечом.

Шипы пошли дальше, заколов оставшихся у дверей гоблинш; они растерялись, принялись метать копья наугад, забыв про поддержание источника Бездны. Атропа оглушила обеих своей сковородой, подошедший сзади Рудольф зарубил валашкой несчастных.

— И женщин не жалеем, — усмехнулась трактирщица.

— Брасс, ты великолепна. Жаль, что лечить не умеешь, — Маркус заметно ковылял, стараясь скрыть боль.

Атропа извлекла из своего рюкзака маленький бутыль.

— Давай, молодчик, по-быстрому омою рану…

Закончив с ногой Маркуса, четверка приоткрыла скрипучую дверь в хоромы королевы.

Их тут же ослепило золотом и серебром. Рудольф прикрывался ладонью: до чего же ярко в зале! Его взору предстала вытянутая комната, с высоким потолком и множеством свечей. Колоннада, держащая уложенную на неё плиту, украшена фигурными конями. Металлические подсвечники, все до единого с резьбой, стояли оплаканными восковыми слёзами. Все стены покрыты золотом, всюду зеркала из серебра, мешки, набитые монетой, теснили углы; по полу разбросаны украшения, столовые приборы, рунные камни и лоскуты парчи. Несколько беломраморных статуй, без головы, рук и ног, одним лишь туловищем лежали возле импровизированного трона, больше похожего на схрон, чем на торжественное место.

Всё было свалено в хламную кучу, всё было неупорядоченно и набросано, с заметной долей пренебрежения красотой; ценным вещам не придано должного значения, подумал Рудольф, озираясь на забитую богатствами залу.

«Как разбойники, устроившие логово, накидали награбленное добро и радуются ему, — Рудольф заметил, что некоторые вещи ему знакомы. — И даже вышский янтарь тут. Какое безобразие. Что это? Грабеж ради сиюминутной выгоды? Грабеж ради низменных потребностей, не для потребления, а с целью самовозвеличивания? И ради этого погибла цивилизация, под звук варварского горна?»