Палашов рос городским ребёнком, и некоторые сельские радости были ему в детстве недоступны. Поэтому пришлось взять у Валерки Рысакова косу и урок, как ей правильно пользоваться. Олег Андреевич уже владел необходимыми навыками, и одна своя коса в хозяйстве имелась. Глядя на покрывшиеся волдырями мозолей ладони после продолжительной косьбы в саду, Евгений сказал Олегу Андреевичу:

— Боюсь даже спрашивать, кто тут обычно всё окашивает.

— Правильно боишься, потому что это твоя невеста. Она научилась сразу, как они начали сюда приезжать. Галина родилась и выросла на селе, так что ей все премудрости сельской жизни хорошо известны. Она нас с Милой и приобщала к подобным занятиям.

— Да. Теперь я тоже приобщился. — В голове никак не вязались коса и бледные худые ладошки Милы, её неразвитая мускулатура. Казалось, она не держала в руках ничего тяжелее кисти. Хотя и Олег Андреевич не походил на Геракла, а с косой управлялся отлично. — Ещё ведь нужно душ наполнить и проверить тэн, в рабочем ли он состоянии после зимы.

И они принялись таскать вёдрами воду из колонки и тягать наверх, чтобы вылить в бочку. Ещё они привезли с собой из города пластиковую ванночку для купания Ванечки. Одна Мила не сможет купать малыша под душем, как они часто делают в городской квартире вдвоём. Кроватку мужчины попросту забрали из дома на Благуше, Евгений разобрал её и подготовил к погрузке.

Самой лёгкой из всего оказалась уборка дома.

Печку топил Палашов под чутким руководством Олега Андреевича, который проследил, чтобы он не забыл открыть задвижку у трубы, проверить тягу воздуха, очистить от золы чугунный колосник и поддувало. Когда огонь разгорелся, Евгений некоторое время любовался, как язычки пламени лижут поленья, прежде чем прикрыть топочную дверку. Конечно, в начале августа печь вряд ли понадобится, но убедиться, что она исправна и подсушить воздух в доме после долгого простоя, было жизненно необходимо.

Милу с ребёнком предполагалось поселить в нижней комнате (в ней спали прошлым августом будущие жених и невеста), потому что она не набегается по лестнице вверх-вниз с Ванечкой на руках.

Переночевали мужчины в нижних комнатах. Палашов убедился, что физический труд на свежем воздухе вполне способен заменить тренировки в тренажёрном зале, — спал он как убитый. Но на другой день перед отъездом Олег Андреевич нашёл Евгения в верхней комнате, где оставались Милины картины.

— Очень хотелось вновь взглянуть на её работы. Вы приходите посмотреть?

— Я редко бывал тут. Но Мила и так мне показывает свои полотна и зарисовки. В этой комнате, помнишь, я впервые застал вас вместе? Никогда не забуду — ты превышал полномочия.

— И это было чертовски здорово! — признался Евгений. — И чертовски больно…

В следующий выходной Палашов перевёз в деревню семейство во главе с будущей тёщей, таким образом переместив свой дом в Спиридоновку. Дом, теперь он это осознавал в полной мере, мог быть только там, где Мила и малыш.

Когда Мила разобрала и разложила по полочкам шкафа детские вещи, Евгений, который всё это время занимался Ванечкой и продолжал держать его на руках, сказал:

— Я собираюсь навестить Марью Антоновну. Пойдём со мной?

Мила округлила на него глаза. Она не была готова простить Марье Антоновне связь с Глуховым — это читалось во взгляде.

— Она приходится Ванечке бабушкой. И одного Ваню она уже потеряла.

Глаза его кричали: я должен идти и хочу с ней увидеться, но теперь вы моё всё, поэтому без вас я не пойду.

— Марья Антоновна не смогла рассказать никому, кроме меня. Я тогда был чужим человеком и уже знал многое о каждом. И она не знала, родится ли малыш.

Он смотрел на неё умоляющим собачьим взглядом, и даже если бы она хотела отказаться, она не смогла бы.

— Хорошо. Пойдём, — устало согласилась Мила. — В конце концов детки точно ни в чём не виноваты.

Они вышли из дома и направились по короткому пути к дому Себровых. Дорогой Евгений разговаривал с малышом, рассказывая про облака, траву и деревья, привязавшегося овода. Мила задумчиво молчала. Поднялись на крыльцо. В доме пахло характерным деревенским запахом, который особенно остро ощущался сразу после приезда из города. Ванечке ещё только предстояло привыкнуть к местным условиям — чистой воде, свежему воздуху, комарам и мухам. Ещё веяло от него и от Милы благоуханным московским духом.

Евгений обратил внимание, что воды на столе в вёдрах было в достатке. Мила открыла перед ним дверь в дом, и они замерли на пороге, остановленные любопытным зрелищем: по кухне ходил мужик, Рысаков Валерий Петрович собственной персоной, а на руках его лежала, словно в люлечке, крошечная малышка. Одет он был в старенькую, но вполне опрятную футболку. На ногах — подвёрнутые до середины икр болотные хлопковые брюки.

— Агу, Василисочка, — с солнечной улыбкой успел сказать он прежде, чем повернулся в сторону двери и отвлёкся на нежданных гостей. Лицо его успело подрумянится на солнце, и преждевременные морщины довольно щедро разрезали лоб, виски и щёки. — Да вы проходите, проходите. Вы по Марьину душу пришли?