Я вернулась домой ночью и слугам ещё не показывалась, но не сомневалась, что они действительно знали. Тётя закивала:

– Да, новость разлетелась быстрее молнии. Я выяснила, что Император накануне кончины подписал ряд прошений о помиловании и подготовил указы об амнистии. Как только узнаю про списки, сразу же дам тебе знать.

У меня заколотилось сердце, снова, как и ночью, после полного горечи объявления дэйна Риовера.

– Не думаю, что Ландер вспомнил о дочери казнённого алхимика, – саркастически хмыкнула я.

– Брось, Дэри, я уверена, это первое, о чём ты подумала, – мягко возразила Лиз. – И я теперь живу надеждой, что твоё имя в списках есть. Представляешь, как славно будет узнать об исправленной ошибке, чудовищной и несправедливой! Перестать прятаться, вернуться! Я всю ночь жгла свечи Блэйре и знаю, что была услышана.

– Я мечтаю избавиться от клейма государственной преступницы, – согласилась я, разглядывая изображение Ализарды, светлое, одухотворённое, с горящими глазами. – Но не уверена, что Верген снимет запирающие чары с замковых стен.

– Если не снимет, я ему такой скандал устрою! Приеду в Риагат и устрою! – воинственно заявила Ализарда и для убедительности потрясла перед своим лицом маленьким изящным кулаком.

Верген активировал артефакт связи ближе к обеденному часу. Мы обсудили животрепещущую новость, возможные изменения, касающиеся внешней и внутренней политики империи, но потом я всё равно задала ему свой вопрос: как он оценивал мои шансы попасть под амнистию.

– Не знаю, – сухо ответил муж. – Как угодно может повернуться. Не исключено, что Ландер подписал указ помиловать тебя. Или забыл, что тоже не исключено. Принцесса Ивейна тоже будет касаться этого вопроса, но не сразу, а после положенного траура. В любом случае тебе пока безопаснее оставаться в Бейгор-Хейле.

– Пленницей? – скептически подняла брови я.

– Герта, ты нездорова. Твои провалы в памяти внушают серьёзное беспокойство. Это не плен, это разумное обеспечение твоей безопасности!

– Верген, если меня помилуют, я могла бы уехать в Гельдерт, к тёте, и продолжать принимать свои лекарства. Вернуться в общество, провести оставшиеся годы… иначе. И память моя чудит не так часто. Ализарда о моём недуге знает, она проследила бы за тем, чтобы я не забывала принимать зелья.

– Посмотрим, – отрывисто бросил муж.

– Верген, но ведь я тебе не нужна, ты и так отослал меня куда подальше. Так какая для тебя разница, где мне жить: в бейгорской глуши или в столице?

– Никакой, – недовольно буркнул супруг. И вдруг я отчётливо услышала: лжёт. Вцепилась взглядом в подрагивающее изображение, но лицо напротив стало насмешливо-злым: – Птичка моя, нет смысла спорить об этом. Прежде нужно дождаться оглашения списков помилованных, тогда и твоё местоположение определять.

И я отчётливо поняла ещё одно: приобретение ключа-артефакта для меня по-прежнему актуально. При любом раскладе. Не понимала только, почему мужу так важно держать меня именно здесь. Сделала себе пометку разобраться в этом.

Я не собиралась заводить с Вергеном подобных бесед, но не сдержалась, показала своё недовольство положением. Ожидаемо испортилось настроение, и почти весь день я призраком бродила по замку, не притрагиваясь к делам. Всё равно всё из рук валилось. За высокими стенами от души громыхнуло, вторя моему внутреннему состоянию, и на Бейгор-Хейл обрушилась гроза. Порывистый ветер и струи дождя так и хлестали, словно стремились разрушить крепкие стены. Подумалось мельком, что погода рыдает вместо меня. Бейгорлаун, наверное, и вовсе смыло. Я не спросила, куда направился Рэй, но почему-то считала, что целью его поездки был Гельдерт. Если так, то он и за половину месяца не обернётся. Эти подсчёты вызывали печаль и неясное стремление воспользоваться приглашением, явиться в дом на Тисовой аллее, посидеть в кресле, в котором, может быть, любил сидеть он, наслаждаясь вечерним чаем.

Долгие размышления о том, почему дэйн Уинблейр закрыл меня именно в Бейгор-Хейле, сводились к одному: прятал он меня именно от общества. И странным было считать, что Верген опасался вспышек моей болезни, которую могли увидеть. Крылось за его действиями что-то иное, но что – я не могла разгадать.

В солнечный тёплый Лордброк я, конечно, не отправилась. Пережидала непогоду, слушала далёкое ворчание гор и ждала письма от Ильна или Рене. Гроза утихла, но последующие два дня дождь капал не переставая. Мне казалось, что я сама насквозь пропиталась влагой. Снова говорила с Ализардой: та, используя чарующую силу своего обаяния, выведала у кого-то из своих поклонников, имевших доступ к новостям прямиком из императорского дворца, что моё имя в списках на помилование не значилось. Что-то кольнуло и хрустальным звоном осыпалось под ноги. Должно быть, надежда. Лиз выглядела расстроенной и негодующей одновременно. Я потёрла занывшие виски, попыталась вспомнить, приняла ли свои эликсиры и порошки: в груди разгорался пожар. Уткнулась взглядом в стакан на прикроватной тумбочке, пустые бумажные пакетики. Выдохнула.

– Лиз, ты уверена? – проскрипел чей-то неузнаваемый голос. Кажется, мой. – Твой… хм… осведомитель поделился достоверной информацией? Ведь ещё так мало времени прошло: во дворце готовились к похоронам, плюс смена правителя на престоле всегда влечёт за собой множество первостепенных задач, в которые исполнение указов об амнистии наверняка не входит!

Я осеклась: с каждым словом тётя смотрела на меня всё жалостливее.

– Я не уверена, ласточка. Но у моего друга сведения верные. Он был так любезен, что раздобыл мне копию тех списков. К моему огромнейшему негодованию и разочарованию, имени Гердерии эйр-Тальвен там не значится. Только я обязательно попрошу его ещё раз просмотреть эти сведения. После всех траурных мероприятий. В ближайшие десять дней и во дворце, и на улицах Гельдерта очень тихо и уныло; сторонники её императорского высочества торопятся принести ей клятвы верности, вот-вот начнётся формирование нового кабинета министров, а после и до пересмотра решений судебных дел дойдёт. Я так предполагаю. Давай ещё немного подождём, милая.