– Когда планируешь первый марафон? – спросила Ребекка, отдышавшись.

Он потряс перед ней пальцем.

– Ты еще удивишься.

– Не сомневаюсь. И торжественно клянусь: если до этого дойдет, я буду катиться рядом, подавать тебе воду и батончики.

– Я тебе это еще припомню, имей в виду.

Ребекка послала ему воздушный поцелуй, и Йенс прошел в свой кабинет. Там включил компьютер и нашел в системе информацию по делу, о котором вспомнил накануне во время пробежки. Он уже не помнил дату, но по ключевым словам «Гамбург», «Кумюлентайх» и «труп» система выдала нужный результат.

С тех пор прошло два года, и дело так и не было закрыто. Йенс знал комиссара, который вел следствие. Он мог бы просто ознакомиться с фактами, но предпочитал личную беседу, по старинке. Поэтому набрал номер коллеги и договорился о встрече.

Спустя час Йенс уже был в ведомстве Вальтера Кнуфкена.

Несколько лет назад они вместе вели следствие в составе специальной комиссии и неплохо ладили. Кнуффи, как все его звали, был человеком добродушным и редко выходил из себя. Однако Йенс видел его в гневе. Нужно было постараться, чтобы довести Кнуффи до такого состояния, но если до этого доходило, в нем просыпался майор запаса.

Кнуффи был образцовым спортсменом и выглядел соответствующе. У него было загорелое лицо, даже зимой, поскольку он проводил все свободное время на воздухе. Кроме того, он отличался худобой, на теле не было ни грамма лишнего жира, а предплечья, казалось, сплошь состояли из сухожилий. За то время, что они не виделись, в ухоженной трехдневной щетине появилась седина.

Йенс вспомнил, почему они так хорошо поладили тогда: вечером никому из них не нужно было возвращаться к женам или семьям. По окончании рабочего дня они выпивали по кружке пива и спорили о деле. Ключевая догадка, которая и позволила успешно раскрыть преступление, пришла им голову практически одновременно.

Кнуффи поставил на стол две чашки кофе.

– Давно не виделись. Как поживаешь? – спросил он.

Йенс пожал плечами:

– Как обычно.

– Выглядишь не очень.

– Много работы, – уклончиво ответил он.

В этом ведомстве не было лифта, и ему пришлось в мучениях преодолевать два этажа. Но Йенс не собирался признаваться в этом такому образцовому спортсмену, как Кнуффи.

Тот закрыл термос, уселся на свой стул и с любопытством взглянул на Йенса.

– «Грязный Гарри» от тебя еще не отстал?

– Прилип как собачье дерьмо. Люди такое не забывают.

– Ну, нечасто случается, чтобы комиссар застрелил троих подозреваемых…

– Это были не подозреваемые, а виновные в причинении тяжких телесных повреждений. И хочу напомнить, что один из них умер от рикошета.

Кнуффи вскинул руки:

– Я тебя вовсе не упрекаю. Эти подоноки сами нарвались. Сомневаюсь, чтобы кто-то по ним горевал.

Йенс не виделся с родителями этих подонков, но полагал, что для них гибель сыновей все-таки стала трагедией, независимо от того, какими они были при жизни и что натворили. Когда на тебя нападают с ножом, не так уж трудно лишить кого-то жизни ради спасения собственной. Человек реагирует и действует без раздумий. Тяжело становится после, когда воспоминания не дают уснуть по ночам. Йенс ни с кем об этом не говорил. Да и к чему, собственно? Никто не в силах помочь ему, он должен преодолеть это самостоятельно. К тому же никому не было до этого дела. Интерес вызывал лишь заголовок о том, что полицейский застрелил троих двадцатилетних преступников. И то пару недель, пока первую полосу не заняла очередная сенсация.

– До сих пор удивляюсь, как быстро ты это перенес, – произнес Кнуффи, словно прочел его мысли.

– Перенес? – переспросил Йенс и сухо рассмеялся. – Да, можно и так сказать. Перенес и спрятал поглубже… – он многозначительно постучал себя по лбу, – и там оно будет храниться до конца моих дней.

Кнуффи кивнул, как будто понимал, о чем говорил Йенс. Но это было не так, потому что ему не приходилось направлять служебное оружие на человека и нажимать на спуск.

– По телефону ты сказал, что тебя интересует дело Леоне… – Кнуффи перешел к делу, и Йенс не возражал.

– Все так. Расскажи мне об этом деле.

– Что ты хочешь знать?

– Да лучше бы вкратце обо всем.

Кнуффи со вздохом откинулся на стуле. Было видно, как тяжело ему говорить об этом до сих пор не раскрытом деле. У каждого комиссара имелось в багаже по меньшей мере одно такое – и время от времени оно стучалось в двери памяти и напоминало о себе.

– Розария Леоне, из Рима, двадцать пять лет, красивая, самоуверенная, образованная. Приехала в Гамбург одна, будучи в отпуске. Пропала двенадцатого-тринадцатого мая шестнадцатого года. Поиски не увенчались успехом. А двадцать третьего сентября во время плановых работ в Кумюлентайх земснаряд вытащил из воды ее тело. Розария была замотана в проволочную сетку, из которых изготавливают клетки. Для тяжести в сетку были вложены камни. Если б не эти работы, тело никогда всплыло бы на поверхность. Разве что небольшими кусками, которые постепенно отделялись бы от трупа. Но их поедали бы рыбы.

– И нет сомнений, что это тело Розарии Леоне?

– Это подтвердил и тест ДНК, и сопоставление зубного статуса.

– Причина смерти?

– Не удалось определить после долгого пребывания в воде. Ввиду отсутствия других травм, судмедэксперт предположил смерть в результате удушения.

– А преступник?

Кнуффи снова вздохнул:

– До сих пор ничего. Никаких следов. По всей видимости, она случайно оказалась на пути убийцы.

– Где она проживала во время отпуска? В отеле?