На лестнице охнули купеческие дочери, торопящиеся встреч прибывшим. Марфа Порфирьевна побледнела, привалилась к перилам, придержала за локоток испуганную младшую сестру. Тишина повисла в тереме, словно бы в душных пажитях перед грозой. Только за спиной у Киры жалобно похрюкивала Пепелюшка.

– Прибыть-то мы прибыли… оно что ж… - вновь подал голос Силантий, скорбно повиснув усами. – Оба струга – и «Орёл», и «Возок», да ещё ладейку шестивёсельную Порфирий Никанорыч прикупил… Все нагружены дополна, от товаров трюмы ломятся – токмо знай барыши подсчитывай… Вон и подарочки домочадцам, - повёл рукой на сундуки приказчик, - запасены, всё честь по чести. Оченно удачно начинался поход нонешний. Да и закончился бы неплохо, кабы… Кабы вернулся на своих кораблях вместе с нами сокол наш ясный, Порфирий Никанорыч!..

Аникея тихонько завыла, цепляясь за руку старшей сестры.

– Да говори толком! – выдохнула Марфа. – Что с батюшкой? Остался где болящий? Или… или… уже нет… его боле…

– Слава те, господи! – размашисто, истово перекрестился приказчик. – Жив батюшка ваш! Жив и здоров: когда оставляли мы его, ни на что не жаловался, окромя невозможности домой возвернуться, к любезным дочерям. Молю святого блаженного Авиасафа, чтоба и ныне в том же состоянии прибывал!..

– Невозможности? – вытаращила глаза кухарка. – Какие ещё такие невозможности? Говори, ирод, что с батюшкой нашим Порфирием Никанорычем? Довольно ужо сиротинок-то наших загадками изводить! Али не видишь – лица на бедняжках нет!

– Да я-то что? – вскинулся Силантий. – Я и говорю, как есть: жив, стал быть, отец наш родной! О сём сказал же? Доложил тут же, дабы успокоить дщериц его наидрагоценнейших, - он отвесил поклон в сторону замерших на лестнице девиц. – О том, что в добром здравии упомянул? А то как же! Без промедленья – только порог переступил! Мыслил и дале поведать, так ты, как всегда, встрянешь-перебьёшь! Вздорная ты баба Полидекста!

Марфа выдернула локоть из цепких пальцев сестры и торопливо спустилась по ступенькам. Приблизилась вплотную к приказчику, нахмурила брови соболиные, взглянула на него в упор потемневшим взором:

– Силантий, что случилось?

– Ох, Марфонька свет Порфирьевна, - вздохнул тот, немедля добавив скорби в выражение лица и плачущих интонаций в голос. – Удерживает его чудище лесное, трёхглавое у себя в плену. И на откуп ни злата, ни серебра не берёт!..

Дождь стих. Но свинцовое небо висело над Вышеградом по-прежнему низко. Казалось, оно просто ненадолго отвлеклось, чтобы зевнуть, чихнуть и почесаться, а после – вновь зарыдать, проливая на промокший город и киснущие поля неиссякаемые запасы слёз.

Всё в этом крае без солнца казалось серым: воды Большой, отражающие свинцовые тучи, мокрые деревья, почерневшие деревянные дома, улицы, мощёные плашками, горбылями, настилами да мостками, и грязь, сочащаяся сквозь щели тротуарных досок прохожим под ноги. Да и сами прохожие, укутанные в домоткань, были угрюмы и серы. Даже те, что в крашеную одежду рядились, почему-то слабо выделялись в давлеющей монохромности. И мокрые лошади под мокрыми всадниками, и кошки с собаками водились в Вышеграде исключительно немарких и невызывающих расцветок.

«Что он так любил здесь? – недоумевала Кира, озираясь по сторонам. – «Самый лучший», блин, город на земле! Это же надо быть таким зашоренным, квасным патриотом! Вернее, капустным, хех… Капуста, здесь, по его словам, незабываема…»

Мокрое дерево цвета антрацита окружало с трёх сторон: по бокам – доски домов и глухих заборов, под ногами – чавкающие в грязи доски мостовых. А над головой серый мешок затягивался серыми тучами.

«Надо было эту дыру не Вышеградом называть, нет! Это какой-то Грязеград.. Или нет – местечко Унылая Пажить! Короче, Стопудовый Депресняк – добро пожаловать! И прежде, чем мы с вами, господа туристы, погрузимся в праздничную сутолоку улиц и площадей нашего замечательного города, запаситесь, уж будьте добры, упаковкой фломастеров! Иначе забудете, что на свете существует позитивный полноцвет!..»

Кира в очередной раз споткнулась на разболтанном настиле и ухватилась за Пепелюшкин рукав. Та даже не заметила происшествия: смотрела зарёванными глазами себе под ноги и тихонько икала после недавних бурных рыданий.

Старуха, покосившись на неё, только вздохнула: вот злополучная девица, чёрт бы её побрал! Опять умудрилась втянуть её в неприятности! Она возмущённо фыркнула, но, прислушавшись к себе, не нашла в душе ни злости на свою подопечную, ни привычного раздражения. Только усталое недоумение: опять… Опять по милости навязавшейся ей на шею дурочки придётся пережить… пережить… А кстати, действительно, что же им предстоит пережить? Бес его знает… Только явно – ничего хорошего. Потому что ничего хорошего Кира от этих сказок не ждала.

Тем более, от страшных сказок. А то, что нынешняя сказка плавно перетекает в тёмный хоррор, сомнений не вызывало. Стоило только вспомнить, куда они держат путь…

Кира подпихнула замершую Пепелюшку. И та с сомнамбулическим видом покорно засеменила рядом.

«Чтоб тебе пропасть», - вздохнула невольная нянька и вновь безучастно заскользила взглядом по бесприютной улице.

Вон, в глубине двора, дом – огромный, бестолковый, скособоченный какой-то, обросший нелепыми пристройками и приростками.