Шрифт:
– А разве, - в свою очередь удивилась Кира, - жить в напряжении и страхе быть раскрытой, опозоренной, вернуться в ничтожество – не лучшее наказанье?
Кухня недоумённо молчала.
– Впрочем, - Кира утёрла губы тыльной стороной ладони и, отчего-то рассердившись, спихнула с колен мирно дремавшего кота, - за что её наказывать, хотела бы я знать? За то, что лучшей жизни человек хотел? И фарта, наконец, дождался?
Кухня возмутилась:
– Она же грех какой совершила! Ради желанья своего пакостного душу христьяньску загубила – девку-то, а? Разве не повод для наказанья?
Разочаровавшая слушателей сочинительница вздохнула:
– Ну ладно. Коли уж вы так жаждете крови, пожалуйста… Побежала, значит, наша героиня, терзаемая страхом, снова к колдунье. И уж не медяки ей понесла в кошеле, а жемчуг скатный.
«Помоги, - говорит, - озолочу!»
А та ей в ответ:
«Золотом, барыня-сударыня, греха не откупишь, у меня тута не церква…»
«Что же мне делать? – возопила несчастная. – Скажи! Я на всё готова!»
Колдунья спрятала кошель за пазуху и огорошила страдалицу:
«Терзает тебя неупокоенный дух погубленной девки. Коли встретишь её в полнолуние да заглянешь в мёртвые глаза – исчезнет твоя краса, аки утренний туман. Так что спасенье твоё в одном: зажмуривай очи крепче в лунные ночи и не броди одна в пустых переходах терема…»
– Всё? – осведомилась кухня.
– Наверное… Я ещё пока не решила, какой пытке её подвергнуть: заставить её жить и дрожать, наградить её паранойей и маниакально-депрессивным психозом или свести с призраком и превратить из барыни обратно в ничтожество.
Слушатели недовольно захмыкали и забубнили обескуражено: сказка без хэппи-энда, который непременно должен заключаться в справедливом воздаянии и торжестве условного добра над условным злом, обманула ожидания. Не понравилась.
Только дед Бирюк, тихонько плетущий в углу корзины, посмотрел на Киру, прищурившись, и сказал негромко:
– Не придумала она, ишь ты… Вон оно как… Не придумала – это хорошо, это правильно – в таком деле торопиться не надо… Думай лучше. Потому как оченно важно – как и что… С воздаянием ошабиться – жизню свою поломать…
– Чего-чего? – не поняла Кира.
– Тётушка Матрёна! – подскочила Пепелюшка. – Расскажи лучше ты – больно занимательно у тебя выходит! Про Давида и Голиафа можно? Ой, девочки! Мне так нравится эта история!
Все с готовностью навострили уши.
А Кира отошла к приоткрытому окошку, уставилась дальнозорким стариковским взглядом на полную луну и впервые подумала о приближающейся осени - здесь, на севере, её дыхание уже ощущалось… Да, скоро очень. А за её короткой промозглостью – зима. Только в её жизни ничего не поменяется: будет она по-прежнему вечерами стоять у этого окна в жаркой кухне и с тоской смотреть на опостылевший двор. Не в силах что-либо изменить. Не в силах вырваться из сетей удручающей, неумолимой безысходности.
Где же ты, Бригитта? Помоги! Услышь меня! Сжалься…
Глава 46
– -------------------------------------------------------
– Ну, дочери мои хорошие, дочери разлюбезные, сказывайте: кому какой гостинец в этот раз привезти?
Марфа с Аникеей замурлыкали, прижались к батюшкиным бокам, повисли на его локотках – каждая на своём, строго регламентированном очерёдностью рождения: старшая на правом, младшая на левом.
– Разлюбезный ты наш батюшка! Ничего-то нам от тебя не надобно, окромя ласки да заботы, окромя снисхождения твово! Сам возвращайся к нам цел да невредим да благополучен, а уж что в сундуках привезёшь – тому и обрадуемся…
Купец, улыбаясь, погладил Марфушу по косе и пощекотал подбородок Аникеюшке.
– Уж вернусь, не сумлевайтесь! А раз вернусь – так не пустой, знамо дело. Так что признавайтесь – кому чего, щебетухи?
Сёстры переглянулись с заговорщическим видом:
– Коли настаиваешь, батюшка, так не сочти за труд: в тех землях, куда собираешься, слышала, можно достать венец самоцветный, что сверкает, подобно звёздам! Ах, как хотелось бы мне примерить на себя эту чудную красоту…
– А мне… А мне зеркальце серебряное! – перебила, не утерпев Аникея. – Люди сказывают, глядясь в такое, девица не старится, напротив – красотою прибавляется!
– Хм… - купец взглянул на топчущуюся поодаль Пепелюшку. – Да я… как бы… Впрочем, что ж… - он почесал маковку, а после поманил к себе приёмыша. – Ты что желаешь, душа моя? Не сердись, коли сёстры опередили тебя с венцом да с зеркальцем – на свете великое множество чудесных вещиц, способных порадовать юную деву!..
Юная дева замялась, заметно нервничая под тяжёлыми взорами соперниц. И подёргала бы себя за отворот чепца, как обычно, да чепцов в Вышеграде не носили. Поэтому ухватилась пальчиками за узорчатый серебряный колт, свисающий с тонкого вышитого венчика почти до плеча, и пролепетала: