Шрифт:
«Что за безвкусица?..»
А этот… Этот ничего себе, сносный… А вот – ба! Какой сказочный теремок: высокий, поджарый, задорный, лёгкий – странно, конечно, давать подобные эпитеты дому, но как же они подходят! Весь резной – от карнизов и наличников до последней ступеньки крыльца! Такой нарядный, звонкий, кружевной – ах, какая прелесть! Как славно, должно быть, жить в нём хозяйкой… ходить по чистым половицам… застиласть их пёстрыми ткаными ковриками… чесать за ухом рыжую мурку, выглядывая в окно… его… Его?
Кира растерянно облизнула губы. Она так ясно представила себя на нарисованной воображением картине, так прониклась её теплотой и благостным уютом – аж в груди оттаяло что-то: как-кап… кап-кап… застучала редкая капель.
Какая шелковистая у кошки шёрстка… Как сладко она мурчит… будто… будто струны души настраивает… А в слюдяном окошке – тихие, сиреневые, зимние сумерки… и в этих сумерках он распахивает калитку, заводит, не торопясь, коня, оглаживает пегую гриву, снимает седло… Потом поворачивается, смотрит через окошко прямо на неё и улыбается ей. Он пришёл к себе домой. Туда, где она его всегда ждёт… Как он хорош – высок и силён. У него русая борода и ласковые синие глаза.
Она его узнала. Да и как не узнать? Разве она могла ждать кого-то другого?..
Горячая волна счастья вдруг с такой силой захлестнула её просыпающуюся душу, что Кира, охнув, покачнулась. Остановилась, будто оглушённая… Растерянно похлопала глазами.. Что это? Что всё это значит?
Она сглотнула и сжала кулаки, стараясь прийти в себя. Привидится же такое… Кошмар какой-то: она! и эти мещанские радости! Да, но… какие непривычные и… волшебные и… невероятные чувства сопровождают их… Боже, ведь ничего подобного никогда ранее она не испытывала. Неужели и вправду можно всё это ощущать в реальности? А не только во время минутного погружения в странную, похожую на галлюцинацию фантазию? И… правда ли эти чудесные эмоции связаны для неё только с ним? И почему с ним? Она что…? В самом деле? Не-е-ет!! Только не это. Не может быть…
Кира яростно сцепила зубы и затрясла головой.
– Что это? Где мы? – сказала громко, усилием воли переключаясь на текущий момент. – Харчевня «Сивый мерин»… Знакомое назва… Ах да! Это же то самое заведение, где местные мажоры разделались с послами в своё время. С чего и начались злоключения одного моего знакомого стражника… Эй! – она грубо дёрнула спутницу за рукав. – Слышишь, что я говорю?
– Что, Кирочка? – всхлипнула та.
– Говорю, что мы уже почти у ворот. Предлагаю зайти, выпить напоследок.
– Напоследок?
– Ну да. Для храбрости. Перед смертью лютой, неминучей…
– О-о-о, Кира, не говори так, прошу!
В ответ на стон непритворного ужаса дуэнья несчастной девицы только хмыкнула и толкнула тяжёлую дверь харчевни. И не пожалела: внутри ей показалось достаточно уютно – тепло и сухо. Что ещё надо старым костям в сырую погоду?
Скинув тяжёлую войлочную полсть, служившую ей плащом, Кира поспешила занять лавку в углу, у печки, и блаженно прижаться спиной и озябшими ладонями к тёплым кирпичам.
Впрочем, в такой поспешности необходимости не было – никто на этот угол не претендовал. Посетителей в заведении в дообеденный час вообще было негусто: пара расторговавшихся мужиков по пути в родную деревню завернули выпить по кружке с устатку – вот и весь контингент. У буфета угрюмый хозяин перетирал посуду, его жена, похожая на сушёную селёдку, подошла к новым гостям, повозюкала тряпкой по столу.
– Чего принесть, баушка? – осведомилась она неожиданно басом. – Молочка? Мякушки? Каша имеется жиденька, просяна…
Кира поелозила спиной по восхитительно прогретым кирпичам:
– Принеси-ка мне, милочка, кружку крепкого подогретого мёда. И орешков лущёных. Ты будешь?
Пепелюшка испуганно замотала головой.
– Ага. Значит, девчонке того же самого.
– Нет, Кирочка! – зашептала девчонка, пунцовея под осуждающим взором хозяйки. – Не буду я! Не могу я! В жизни не пила хмельных напитков! Да и не положено, не пристало это девицам! О господи! Что подумал бы принц! Что сказал бы батюшка!..
– Ну и дура! – заметила Кира и зевнула, разморенная теплом. – Что сказал бы да что подумал бы… Да не наплевать ли тебе на всё это сейчас, когда у тебя осталась, может статься, последняя возможность в жизни этот самый хмельной напиток попробовать? Сгинем нынче в этом лесу и никто – поверь мне! – никто, кроме этих двух тёмных крестьян не узнает о твоём страшном грехопадении! А тебе зато под алкогольной анестезией помирать будет значительно веселее…
– Перестань! – простонала бедная девочка и прижала ладошки к побледневшим щёчкам. – Это всё ужасно! И страшно, Кирочка, до жути… Зачем они с нами так, а?