Между тем, в центре зала приготовления шли своим чередом: жаровню установили на треноге, колдунью усадили на стул с высокой спинкой, с загадочного короба сняли чехол… Главный палач собственноручно извлёк из него тяжёлое, металлически брякнувшее нечто, продемонстрировал его, словно цирковой факир, сладострастно выдохновшему залу, и установил на угли. Заботливо подгрёб жар изящной кочергой с резной деревянной ручкой.

Ведьма вскинула голову и низко, страшно, утробно замычала – рот ей надёжно и предусмотрительно заткнули кляпом.

– Её что, - сглотнула Кира, начав, наконец, догадываться, - собираются пытать? – она подёргала Никанорыча за рукав. – Прямо здесь?

Купец недовольно хмыкнул и сделал вид, что закашлялся. Потом сердито поджал губы: мол, не наше дело чужие забавы при чужом дворе хулить.

Железяки, укутанные в угли, раскалились быстро. И когда огненная кровь металла засветилась сквозь его грубую чёрную кожу, палач подцепил кочергой один из загадочных предметов, поднял в воздух, отрабатывая на публику, и опустил рядом с босой ведьминой ногой. Теперь уже по рыжим светящимся контурам и Кире стало ясно какого рода пляска ожидает сейчас собравшихся зрителей: предмет оказался раскалённым башмаком.

Летняя послеполуденная безмятежность парка с его журчащими фонтанами и медитативным шорохом листвы казалась, по меньшей мере, странной. А если уж честно – возмутительной! Вопиющей, отвратительной и противоестетсвенной! Циничной, наконец!..

Кира сидела, привалившись боком к стволу дерева, прямо на траве и пыталась перестать стучать зубами – её бил нервный озноб. Подобного эмоционального цунами она ещё не испытывала – ни в своей прошлой жизни, ни за время сказочных злоключений. Теперь в голове было пусто, в животе холодно, а ноздри упрямо обоняли вместо травы и цветов запах горелого мяса. Эта вонь преследовала её неотступно, вызывая приступы тошноты. Кира зарылась носом в рукав, но бархат платья, казалось, насквозь ею пропитался.

Надо растереть в ладонях траву, вдохнуть её горьковато-свежий аромат – может быть, это поможет… Девушка сжала в пригоршнях сочные листья клевера и зашипела от боли в обожжённых пальцах. Откуда это? Она с недоумением уставилась на покрытые волдырями руки. И юбка… Что с ней случилось? Какие огромные дыры… А на белых нижних юбках, просвечивающих в прорехах, коричневые подпалины… Откуда? Ах да! Она же обломала этим любителям садистских развлечений танцы на углях! Или не обломала? Может, ещё больше потешила?

Кира перекатилась затылком по жёсткой ребристой коре старого вяза и тихонько застонала. Боже, что она там вытворяла? Стоило ли? Стоило ли, вереща совершенно не эпично и неэстетично, бросаться в центр залы и, замотав руки собственной юбкой, пытаться стащить с извивающейся в страшных мучениях ведьмы раскалённые башмаки? Стоило ли материть палачей и неуклюже пинать оттаскивающих её прочь стражников? Стоило ли орать на принцессу, называя её во всеуслышание «чёртовой Пепелюшкой» и «недотыкой», а её сиятельного мужа «слащавым мурлом»? Стоило ли истерить и отбиваться от Медведя, пытающегося увести её до того, как удивлённые присутствующие отомрут и начнут кумекать насчёт причин столь странного сочувствия жертве?..

Накумекают ещё, с них станется, какую-нибудь одержимость бесовскую вследствие длительного воздействия богомерзких чар. А у подобных умозаключений, как известно, имеется одно замечательное свойство: уж коли посетили, так сразу моментально и преобразовались в твёрдую, нерушимую убеждённость. А убеждённость приводит к действиям. В основном, к радикальным.

Впрочем, до этого не дошло. Разбуянившуюся девицу стража достаточно поспешно выволокла из пиршественной залы и заперла в соседних покоях до особого распоряжения.

Кира, правда, распоряжения ждать не стала - выбралась через окно в сад и на негнущихся ногах доковыляла до старого вяза. Возле него она и плюхнулась приходить в себя. Могла себе это позволить. Поскольку высокородная публика про выходку бывшей принцессовой кормилицы немедленно забыла: главное действующее лицо увлекательного представления осталось корчиться на полу, к нему всецело и полностью вернулось капризное внимание толпы.

Медведь, красный от гнева и несколько встрёпанный после борьбы со взбесившейся Кирой, решительно направился к креслам новобрачных.

– Ваше высочество, - проговорил он, адресуясь, без всякого сомнения, к принцессе, негромко, срывающимся от негодования голосом, - умоляю вас, остановите пытку! Как можете вы, с вашей чуткой душой и тонкой натурой смотреть на мучения этой несчастной?!

Пепелюшка перевела растерянный взгляд с Медведя на корчащееся в центре зала красное платье, похлопала глазами, будто соображая, о чём вообще идёт речь.

– О! – она искательно, сбоку, попробовала заглянуть в лицо принцу. – Ей, наверное, больно? Как же так?