Принц отвёл с неохотой взгляд от занимавшего его зрелища, поднёс к губам пальчики супруги:

– Милая Габриэлла, конечно, ей больно. Ей и должно быть больно – как же иначе? Эта женщина повинна в страшном преступлении, и я обязан её наказать. А наказание всегда сопряжено с болью. Вы такая умница, должны это понимать.

С благоговением выслушав мудрые речи супруга, принцесса повернулась к Медведю:

– Ведь эта женщина преступница, друг мой! Ты же видел сам, что она сделала с Кирочкой!

– Если уж сама жертва не пожелала наслаждаться местью, - с горячностью воскликнул Медведь, - то кто тогда вообще имеет на это право?!

– В самом деле! Кирочка так великодушна, она наверняка от всего сердца простила заколдовавшую её ведьму! – согласно закивала головой Пепелюшка.

А принц, проигнорировав щебетанье юной жены, смерил Медведя с ног до головы недобрым взглядом.

– Кто имеет право? – переспросил он, растягивая слова. – Слышишь ли ты себя, глупец? Я здесь на всё имею право – в особенности, казнить и миловать. Ты кто, вообще, такой?

– Он медведь, о мой принц! Видишь ли…

– Я кметь князя Вышеградского!

– Вот! – елейно ощерилась державная особа. – Ступай к своему князю, кметь, его и поучай. Хотел бы я посмотреть, как ему это понравится.

Он жестом подозвал стражника, стоявшего навытяжку с парадной алебардой за троном.

– Проводи гостя, - сказал он, вальяжно откинувшись на спинку кресла.
– Он стал чрезмерно докучать нашему высочеству.

Страж решительно опустил алебарду, направив остриё в сторону изгоняемого.

Тот сжал кулаки и кинул последний, исподлобья взгляд на принцессу. Потом развернулся и быстро пошёл через залу.

– Мой принц, - пролепетала Пепелюшка, с усилием сведя золотистые бровки на привыкшем к безмятежности челе – незнакомое чувство вдруг посетило её: ощущение чего-то неверного, неладного, тревожного… - Ведьма эта… Она так страшно мычит – мурашки по коже…

Принц, улыбнувшись, вновь поцеловал её пальчики и велел увести казнимую. Дабы запереть пока в замковых казематах до передачи в руки святой инквизиции.

А Медведя тем временем проводили до главного входа. В том смысле, что выпроводили из него. Хорошо хоть в сад, а не в темницу…

В саду он Киру и нашёл. Благо, далеко ходить не пришлось – прятаться она и не пыталась – опустился рядом с ней на траву, осмотрел волдыри на ладонях, покачал головой.

А Кира смотрела на эту голову, склонённую над её руками, и мечтала только об одном: чтобы было у неё право спокойно, легко, между делом, прижаться губами к взлохмаченной макушке и улыбнуться ему, когда он поднимет на неё глаза…

– Надо бы лекаря, - констатировал он, задумчиво уставившись ей за плечо. – Пойду поищу.

– Что с …ней? – с трудом сглотнув и придавив усилием воли сердечное томление, спросила его опекаемая.

– Её разули и унесли. Принцесса вступилась.

Кира отняла у него руки и отвернулась:

– Принцесса… Могла бы сделать это чуть пораньше, чёртова идиотка.

– Она не виновата, - заступился влюблённый кметь. – Если бы не связала себя с этим высокородным негодяем… Любовь застит ей взор, а его влияние отравляет ей душу!

– Перестань! – воскликнула ревнивая соперница. – Ты готов извинить любую её глупость! Оправдать даже за равнодушие к сегодняшнему изуверству!

– Это не так, Кира, зачем ты?.. Равнодушие… Вовсе не равнодушие…

Медведь поднялся на ноги и ушёл.

А Кира осталась сидеть у вяза. Состояние аффекта, вызванное пережитым, понемногу отпускало – голова наливалась свинцом, а обожжённые руки жгучей, дёргающей болью. На сердце было тяжело и муторно, будто не пело и не ликовало оно бурной радостью освобождения и обретения не так давно. В носу остро защипало. Кира откинула голову назад, стукнувшись о жёсткую кору, подняла лицо к небу, чтобы не пролить непрошенных слёз…

Кто-то ткнулся ей в бедро и запыхтел над ухом.

– Сырник… - прошептала она, с изумлением таращась на радостно скалящегося в собачьей улыбке бродягу. – Мой хороший… Мой самый лучший собакен…

Она прижалась лбом к его шелковистой черепушке, заглянула в глупые карие глаза и разрыдалась.

– ----------------------------------

После двух недель ежедневного марафона пиров, охоты, фейерверков и минуэтов измученные весельем, позеленевшие от несварения и пожелтевшие от надорвавшейся печени гости принялись расползаться по домам.