— Да какая же ещё?! — возмутилась девица и пнула песок.

— Красная. В играх всегда красная.

— Не знаю, — лицо девицы пошло бордовыми пятнами. Она прошипела: — У нас всегда зелёная.

Разговор становился откровенно бредовым. Егор это понимал, но остановиться не мог. Его била мелкая дрожь, и он боялся протянуть руку. Протянуть, взять флакон и нечаянно уронить.

Так легко! Ведь внутри — жизнь.

Жизнь отца.

Ведь не могли эти двое так шутить?!

Седой тяжело вздохнул.

— Потому что Жива. Зелёное у Живы-то, — не слишком внятно объяснил он. — Так ты берёшь?

— Жива это что?

— Божество из величайших.

— Божес… Ладно, ладно. И сколько… какая цена?

Седой почесал бороду, взглянул на девицу и нехотя уронил, как бы не веря себе:

— Ну. Обычная. Год один и день один службы верной.

— Моей?

— Твоей. Торопись парень, боги жадны до памяти умерших, быстро отнимают.

— Беру! — Егор схватил флакон. Тот казался странно мягким и тёплым.

Люди возле скорой окончательно разорались.

Медсестра не выдержала и едко ответила Степану Марковичу, открыто и матерно послав его куда подальше. Как будто того и ждал, двигатель машины наконец мерно зарокотал. Водитель нервно гоготнул и хлопнул дверцей. Бригада засуетилась, заталкивая носилки с телом отца внутрь.

А Егор будто примёрз.

Седой детина бросил взгляд на скорую. Песок взвихрило порывом ветра. Двигатель чихнул и умолк.

Гвалт поднялся пуще прежнего.

— Как его влить… — прошептал Егор.

Красноволосая и напарник переглянулись.

— Твой отец, тебе и думать, — пожал плечами седой. — Наше дело сделано.

В голове Егора будто бомба взорвалась. Он дёрнулся было к скорой, но тут же повернулся к девице и потребовал, указав на своё лицо:

— А ну, ударь!

— Сбрендил?!

— Бей, говорю! — зло прошипел Егор и закрыл глаза. — Быстрее!

Девица влепила от души.

Раз, два! Три!

От третьего удара Егор завалился в кусты, крепко прижимая к груди флакон и заливаясь кровью из расквашенного носа. На левой щеке быстро набухало несколько глубоких царапин.

Шатаясь и пачкаясь в пыли, поднялся и поспешил к скорой.

— Папа! Папочка! — закричал он.

Проскочил мимо ошеломлённых взрослых и ужом ввинтился внутрь реанимобиля, оттолкнув медбрата с кислородной маской в руках.

— Э, парень, сюда нельзя… — начальник бригады сделал слабую попытку остановить залитого кровью мальчишку. Егор от рук мужчины уклонился и бросился отцу на грудь, рыдая в голос.

Врач вопросительно взглянул на Степана Марковича.

— Дайте проститься, — проскрипел тот и отвернулся.

Бригада скорой отошла на несколько шагов и закурила. Молодая медсестра стрельнула у коллег сигарету и дымила неумело, кашляя после каждой затяжки.

А Егор никак не мог сковырнуть пробку флакона.

Наконец, та подалась. Осторожно раскрыв рот отца, Егор выдавил флакон. Именно выдавил. Мерцающая зелень неохотно выползала, будто зубная паста из тюбика. Удивительнее всего, что и флакон уменьшался. Миг, и он сжался в каплю, выскользнул из пальцев и канул вслед за содержимым.

И Егор затих.

Сердце отца не билось. Он не дышал.

Как и Егор. Отодвинулся, заполз на сиденье и держал отца за руку.

Ноги дрожали, живот сводило и трясло, а в голове муть и пустота.

Он ждал.

Ещё ждал.

Ждал.

В машину заглянул начальник бригады.

Кашлянул, увидев залитое кровью тело и мальчишку с потухшим взглядом.

— Парень…

Тот обернулся к нему с пустым лицом.

— Они обещали.

— Что?

— Один год и один день… И всегда зелёная. Всегда! — крикнул Егор.

Врач озабоченно покачал головой и попытался протиснуться вовнутрь.

Тело отца вздрогнуло. Он открыл глаза, закашлялся, дрожащей рукой утёр зелёную пену со рта, обвёл мутным взглядом окружение и сел на носилках.

Глаза Егора закатились и он сполз на пол.

И почти тут же очнулся.

Держал отца за руку и улыбался, пока не погнали вон из машины. Медсестра украдкой сунула горькую таблетку и дала воды запить, пока двое других медиков занимались отцом.

Так и стоял, заглядывая в дверцу.