Шрифт:
Егор остановился и принялся считать. До восьми досчитал, а дальше уже неясно стало, в почву последний слой глубоко ушёл.
— Ты что? — спросила рыжая и огляделась. — Ищешь чего?
— Хотел понять, давно ли дорогу проложили.
— Да можно у Моржей спросить, небось помнят, — мрачно ответила девица. — Так, здесь сворачиваем.
И они ушли в лесок, где меж деревьев вилась натоптанная тропинка.
— Тут прилично срезать можно, если пешком наискосок пойти, — пояснила рыжая. Через минуту хода добавила: — А теперь вот здесь прячемся, — и полезла в кусты боярышника.
За кустами нашлась небольшая обжитая полянка: углубление под кострище, несколько подгнивших, но сухих колод и даже пара ржавых железных рогаток под вертел или палку для котелка. И никакого мусора.
— Странно, что Моржи пикники у себя позволяют, — вслух подумал Егор.
— Не, парень, мы уже за границей их земли.
— Откуда знаешь?
— Чую. Ветер говорит. Здесь, парень, нет того ощущения, как в их доме. Значит и земля уже чужая, наверное государственная.
— Ничего не чую, — признался Егор.
— Да ты тугой на нос щенок, откуда тебе такое чуять? Даже Куней, и та не сможет.
— Я не… Ладно. Чего мы сюда залезли?
— Доставай! — и рыжая пнула самую большую колоду. — Сюда клади.
И Егор достал.
Разложил.
— Каштаны нашёл в первый же день, почти на берегу моря, там ещё мелкие хвостатые твари живут. Камни собрал с вершины холма, ночевал я там. Вот эти перья в меня бросили… ну, такие синие кошки, летающие. Они как рыбы-прилипалы крутились вокруг тех огромных, с плавниками. Помните?
Наёмники мрачно покивали.
— Эту штуку не знаю где взял, — соврал Егор по поводу каменного когтя мокрицы. — Ну, дубовую рощу вы и сами помните. Желтую скалу тоже нашли вместе. Что там ещё…
— А эти? — рыжая дознавательница ткнула в ветку и руду.
— Эти в самом конце, в овраге где битва между чудовищами. Они в двух шагах сами от меня рассыпались, я и подобрал по кусочку от каждого. — И опять соврал, сам не зная почему. Может и зря, конечно. Но где-то внутри ощущал уверенность: чем бы ни были ветка и руда, они только для него, Егора.
— Точно сами, парень?
— Я к ним и пальцем не прикоснулся.
Седой поводил ладонью сначала над веткой, потом над рудой. Пожал мощными плечами.
— Болотом тянет и огнём.
— Ну и это… — Егор ткнул в грудь рыжей. Почти ткнул, мозги всё ж работали. — Доставай.
Рыжая покраснела и стала оранжевой.
У Мелвига отвалилась челюсть.
— Доставай? Чего, сиськи? Куней?! Что я не знаю?!
— Какие сиськи? — не понял Егор.
Рыжая влепила седому подзатыльник. Но тот, казалось, даже не почувствовал. Смотрел округлившимися глазами, будто на время одолжил их у Совы, и плямкал губами. Куней скривилась и, прикрываясь левой ладонью, правой вытащила из топика яйцо саламандры.
— Довольны?! Ей холодно.
После чего упрятала драгоценный шар обратно.
Взгляд седого замер, зацепившись за неглубокую ложбинку рыжей.
Погибель всего прохладного немедленно взбесилась:
— Ипильская отрыжка! Хлорный огурец! Подгаремный выползень! А ну, убери глаза, козёл, пока не выжгла! Мы тут зачем вообще?!
Выдохнув и крепко шлёпнув себя по щеке, седой очнулся. Сел на одну из колод и голову опустил. На несколько минут и застыл, даже пару раз икнул и радужные шары пустил.
Егор с тоской проводил взглядом улетающие деньги.
Куней подпрыгнула, но чуток опоздала. Не поймала. Зато с досады удачно пнула напарника в ногу.
— Так, давайте без цирка, у нас дела серьёзные, — сказал седой, помассировал лодыжку и покосился на топик напарницы. — В общем, если ты, парень, не соврал, то мы в большой и грязной куче… ну, что на ум придёт, самое грязное и большое, то мы там.
— Об одном прошу я, не говори красиво, — процитировал Тургенева Егор.
А что? В том году изучали, забыться не успел.
— Красиво? Помнишь, мы говорили в Переходе, что там всё ненастоящее? Что там всё создано временно, на несколько дней, пока мы идём через нору? Что там даже тело твоё, и то не совсем настоящее, есть и пить не требует.
— Помню. А ещё помню деревню, которой уж лет двадцать, наверное.
— Вот это и странно, парень, очень странно.
— Так, здоровяк, ближе к делу! — Куней нервно потыкала в разложенные сокровища Егора. — Всё просто. Никогда и никто не выносил из Перехода ничего.