Стены с небольшим внешним наклоном, внутри же, насколько помнил Егор, наклона не было. То есть на уровне земли толщина больше. Но и верхние этажи впечатляли солидностью и мощью, не меньше метра кладки.

Всё это что-то сильно напоминало из жизни другого мира, но сформулировать Егор так и не мог. Мысли вертелись, но вспомнить не получалось. Но точно, усадьба Моржей — крепость не из худших. Разве что легкомысленная деревянная веранда перед входом выбивалась из общего стиля, хотя наверняка причина тому была.

Ну и в восточной стене проделали широкие ворота, закрытые тяжелыми откатными воротами, и ещё дверка поменьше виднелась. К воротам вёл бетонированный пандус с невысоко выпирающими отбойниками, так что внутри скорее всего гараж или склад чего-то крупногабаритного. Судя по виду новой кладки и не успевшей потемнеть бетонной балке над проёмом, реконструкцию провели не так и давно, может лет десять-пятнадцать назад.

Но главное в доме — башня.

Егор уже побывал внутри и кое-то увидел, отчего сейчас в ознобе вздрогнул.

При взгляде же снаружи становилось понятно, что башню возвели позже основного здания и совсем другие строители. Очень тёмная, даже на ярком солнце, громада из гномского малахита вздымалась на три высоких этажа над крышей кирпичного строения и венчалась острой крышей, крытой позеленевшей от времени медью.

И, что особенно удивительно, башня накрывала дом как пятипалая рука великана. Растопыренные малахитовые пальцы обхватывали тёмно-рыжие стены со всех пяти углов. Кирпичные углы здания глубоко срезали, а вместо кладки втиснули тяжёлые колонны из цельных темных глыб со светлыми прожилками. Так втиснули, что щели не найти, а то и врастили кирпич и камень друг в друга, как в том деревенском храме.

И, вероятно, мощные арки из малахита тянутся от углов через крышу к башне. С земли-то не видно. Вот если бы из внутреннего дворика на крышу подняться и всё-всё там рассмотреть!

Обойдя и оглядев дом, Егор понял, что с главенством башни он ошибся. Та хоть внушала и подавляла, но ещё и дарила чувство надёжности.

А над камнем и кирпичом довлело иное.

Живое.

Низ цоколя оброс пушистым мхом, в ладонь шириной, по стенам цеплялся дикий виноград с мелкими, с детский кулачок, гроздьями. С верхнего этажа башни, закутанного в буйную зелень, свешивались толстые побеги. Выплёскивались из скрытых листьями проёмов и ползли вниз по стенам башни, вились вокруг неё, захлёстывали крышу, переваливали через карниз и опускались тонкими извивами до самой земли.

Араукария трясинная, чёрт знает какой версии.

Вчера-то в ночных сумерках дом выглядел этакой милой, хоть и крупной усадебкой. Вся такая в зелени и плюще многокомнатная лесная избушка, ми-ми-ми. Жильё славных дедушек, милых бабушек и примкнувших к ним розовощёких внучков.

При свете дня пряничный домик обратился брутальным лесным бастионом.

Потрясённый Егор протянул руку к настенным зарослям. Не укусит же?

Тут же на руку легла ладонь охранника и осторожно придержала.

— Мнэ, не советую, — сказал Сова и лупнул круглыми глазами.

И Егор руку убрал.

Может шутят над новичком, но вдруг нет?

А со скамьи у воды обеими руками махала огневолосая. Была она такая светлая, радостная, в жёлтеньком топике и тёмно-бордовой юбке.

Или местных обнесла, или успела сбегать до станции, в небольшой торговый центр. Егор вчера подметил магазин, когда сюда добирались. А лисе-то, поди, бегом минут пятнадцать дотуда. Успела, пока Егор разговоры разговаривал.

— Что у тебя там? Делись! — весело крикнула рыжая и похлопала по доске сиденья.

— Я рядом, — сказал Сова и ушёл в тенёк веранды.

Задумчивый Егор присел рядом с погибелью всего чёрно-белого. Та немедленно отобрала пакет, извлекла последнюю булочку, смачно и с явным удовольствием стрескала. Прижалась к Егору, обняла крепко и развернула к воде. Нежно-нежно, трогая губами щеку и почти целуя, прошептала на ухо яростно:

— А скажи, щеночек, это что за кротский коловрат?!

И незаметно от охранника показала золотистое яичко.

Яйцо саламандры.

Егор выдохнул облегчённо, да так и сказал:

— Яйцо саламандры, а что?

— То самое?

— Ну да.

Обхватив Егор крепче и задрожав, Куней горестно прошептала:

— Мы все умрём. Нас убьют Моржи.

«Изок-месяц, иначе называемый светозаром или разноцветом, выдался жарким и засушливым. Сильно прогневался на людей Дажьбог за ведомые только ему прегрешения. И даже Мокошь не могла унять его ярости.