Через несколько часов друзья расположились на привал на берегу маленькой речки. Иолай сходил на охоту и принес дичь, а потом поджарил ужин на горячих углях. На ночном небе высыпали яркие звезды. Вода в речке тихо журчала.

— Мне вот что интересно, — произнес Иолай, когда они легли спать.

— Что?

— Почему они всегда нападают по одному или по двое?

Геракл хмыкнул.

— Ведь их было десять человек! Десять, Геракл! Если бы они набросились на нас одновременно, нам пришлось бы несладко.

Приятель был прав. Гераклу тоже всегда казалось, что в большинстве стычек, выпавших на их долю, противник почти никогда не использовал в полной мере свое преимущество.

— В следующий раз, когда на нас нападет большая орава, мы непременно укажем противнику на эту ошибку, — предложил он, устало закрывая глаза.

— Что? Чтобы нас тут же прикончили? Ты совсем спятил?

Геракл беззвучно засмеялся.

Через минуту Иолай предложил спать по очереди.

Геракл что-то проворчал.

— Понимаешь, они ведь могут вернуться. И попытаются напасть на нас под покровом ночи. Это придаст им храбрости, потому что они не будут меня видеть. То есть видеть нас с тобой.

Геракл снова что-то проворчал.

— Если вспомнить всю нашу стычку, они все-таки ужасно неумелые, но это еще не означает, что в темноте они не окажутся более удачливыми.

Геракл перевернулся на другой бок и закрыл ухо ладонью.

Но это ему не помогло.

— Мы будем спать, и они схватят нас без всякого труда. Или убьют сразу.

Геракл заворчал уже погромче.

— Я вот что тебе предлагаю, может, я немножко посижу? А потом, когда устану, разбужу тебя.

Геракл принялся считать, поспорив сам с собой, что не доберется и до пятидесяти.

Досчитав до двадцати, он услышал явственный храп Иолая.

— Спокойной ночи, дружище, — прошептал он. — Приятных тебе сновидений.

Изумрудная зелень равнины протянулась до самого горизонта. Здесь росла только густая трава — ни цветочка, ни кустика, ни деревца.

И полная неподвижность вокруг.

Небо пронзительно голубое, так что больно глазам, и на нем ни облачка, ни птицы.

Полная неподвижность.

Геракл медленно посмотрел направо, повернулся, раздраженно шевеля пальцами.

Полная неподвижность вокруг.

Если бы не солнце, указывавшее ему дорогу, он бы не знал, куда ему идти.

Он сделал шаг, и его кожаная обувь с высокими поножами беззвучно, без всякого шелеста, раздвинула траву, а черные, выкованные Гефестом доспехи, закрывавшие его предплечья от локтя до запястья, не отражали света.

Полная неподвижность.

Никакого ощущения времени, никакого ощущения пространства. Ни равнина, ни небо не менялись, пока он шел, глядя по сторонам, посматривая вверх, оглядываясь назад.

Шел, зная, что за ним наблюдают, и все сильней раздражаясь оттого, что сам он не мог увидеть того, кто на него смотрит.

И вокруг ничего не двигалось до тех пор, пока он не ощутил под ногами слабый гул. Этот гул сбил его шаг и заставил остановиться.

Небо потемнело.

Трава заколыхалась.

Земля впереди него зашевелилась, вспучилась, поднялась, образовав бугорок, с которого посыпались комочки почвы и трава.

Грохот усилился и стал напоминать топот невидимых существ покрупней быков.

Бугорок раскололся пополам, образовав широкую трещину.

Небо потемнело еще сильней.

Из трещины медленно поднялась кверху тень, густая и широкая. В воздухе разлилась вонь, как будто на свет извлекли нечто, что веками лежало и гнило на морском дне.

Он сделал шаг назад.

Тень все росла.

Когда небо приобрело грозовую окраску, на горизонте засверкали молнии, а ветер обрушил на него холодные струи дождя, он разглядел глаза этой тени.

Зеленые глаза. Со странно скошенными уголками.

Они уставились на него.

Ему хотелось убежать, но глаза его не отпускали; ему хотелось кричать, однако глаза отказывались вернуть ему голос.

Когда эти глаза только что открылись, ему даже показалось, что они растут. Потом он сообразил, что тень просто скользит к нему, скользит без малейшего звука, а он не в состоянии ничего сделать и может только смотреть на эти глаза, мучительно пытаясь пошевелиться. Его собственные глаза округлились от ужаса, когда под зелеными глазами сверкнуло что-то белое.