Со стоном, прозвучавшим почти как крик, он вырвался из незримых пут и неуверенной поступью побрел по траве, не оборачиваясь назад, не смея обернуться, даже когда ощутил за спиной зловонное дыхание тени, даже когда земля начала перекатываться и вспучиваться снова и даже тогда, когда он понял, что уже не спасется.

И когда он в конце концов упал, то немедленно перекатился на спину.

Увидел глаза.

Увидел тень.

Увидел белый огонь и понял, что он исходит от белых клыков тени.

А после этого до его слуха донесся ровный, издевательский смех.

— Нет! — крикнул он и сел так стремительно, что у него закружилась голова. Он протер глаза тыльной стороной ладони и быстро огляделся по сторонам.

Иолай еще спал и мирно похрапывал во сне. Огонь в яме почти погас. Сияла звездная россыпь. Луна уже низко висела над горизонтом.

Никакого чудовища, никакого смеха.

Он медленно вытолкнул из легких воздух и лег опять, положив под голову руки. Такие яркие сны посещали его очень редко, и после них он всегда настораживался.

Что может означать этот сон? Из чего возникла эта страшная, жуткая тень? Чья это тень? Он не мог ничего даже предположить.

Однако смех показался ему знакомым. Он узнал его.

Смех принадлежал его мстительной мачехе. Богине Гере.

Голикс ужасно устал.

На свое любимое место над морем он добирался почти ползком, из последних сил.

Утомляла его даже не работа, а сам город.

Всеобщее возбуждение казалось ему почти осязаемым, материальным. Все дни и почти все ночи напролет ремесленники очищали и чинили стены, заменяли треснувшую черепицу на крышах, подметали улицы. В город уже прибывали зрители из окрестных поселений и небольших городков, расположенных вдали от моря. Приезжие заполонили все постоялые дворы и харчевни, ночевали в шатрах за городом, а иногда устраивались на ночлег даже на городских улицах Музыканты, танцоры и другие актеры репетировали прямо на главной площади Фемона. Множество повозок везли в город цветы, чтобы потом усыпать ими всю главную улицу и крыши домов над ней. Бойни работали круглые сутки; повара буквально плавились от жара своих печей.

Даже местные воры и грабители притихли.

Голикс никогда не видел ничего подобного, и когда старший конюх дал ему на несколько часов отдых, он отправился прямо на камни, подальше от этого города-вампира.

Он сожалел, что редко видится в последнее время со своими друзьями. Правда, до него дошли слухи, что Сана и Цира отобраны советом старейшин и оказались в числе финалисток, претендующих на титул царицы лета. Он радовался за них и вместе с тем немного тревожился.

Никто еще не объяснил ему с достаточной убедительностью, почему многие из предыдущих цариц не остались в Фемоне. Судя по тому, что ему удалось выяснить, примерно каждая седьмая из них просто исчезла. Он спрашивал об этом старшего конюха, но получил в ответ лишь невнятное бормотание, а его собственная жена просто отмахнулась от вопросов, заявив, что он слишком мало живет в городе и поэтому пока не в состоянии понять смысла всего, что в нем происходит.

Подходя к цепочке деревьев, Голикс с удивлением обнаружил, что он тут не один. На самом краю утеса сидел кто-то в белом.

Голикс едва не повернул назад. Ему не хотелось ни с кем общаться, и он жаждал только мира и покоя.

Однако любопытство потянуло его вперед, и когда он подошел к деревьям, ему стало ясно, что на камнях сидит Цира, сгорбившись и уткнувшись лицом в колени.

Если только это была не Сана.

Он медленно подошел, стараясь не испугать девушку и лишь чтобы показать ей, что она тут больше не одна.

Она подняла голову, и он замер на месте.

Ее лицо блестело от слез.

— Голикс, — жалобно произнесла она, и по ее хрипловатому голосу он заключил, что это Цира. — Голикс, помоги мне.

Он быстро подошел к ней, опустился на колени и страшно смутился, когда она обняла его за шею и зарыдала, уткнувшись в его плечо. Неловко обхватив ее за талию, он отвернулся и стал глядеть на море, ничего не видя из-под нахмуренных бровей.

Наконец он прошептал:

— Что с тобой?

Она ослабила свои объятия и слегка отстранилась, не убирая рук. Ее голова сотрясалась от рыданий.

— Я не хочу умирать, Голикс, я не хочу умирать…

Якс быстро шел по узким улочкам, расположенным к северу от главной площади. На них было не так многолюдно; основные празднества всегда проходили в южной части города, более близкой к морю. Но все-таки и тут было достаточно прохожих, чтобы он мог затеряться в их толпе. Его простые одежды выдавали в нем слугу. Он никому не бросался в глаза, оставался незаметным, и это его очень даже устраивало. К месту назначения Якс прибыл во второй половине дня. Он опаздывал, но потратил еще несколько минут, чтобы убедиться, что за ним нет слежки, после чего юркнул в самый обычный, довольно скромный дом.

Его ожидала женщина.

Насколько он мог судить, она была средних лет, но выглядела достаточно моложаво. Она восседала в глубокой тени, в кресле, стоявшем в дальнем конце комнаты. Как и всегда, нижняя половина ее лица скрывалась под тонкой вуалью. Он никогда не видел ее при свете дня и не узнал бы, встретив на улице.

Войдя в комнату, он извинился и сел на пол у самой двери, подобрав ноги и схватившись за щиколотки.

— Ничего страшного, — ответила она нежным и мелодичным голосом.