– Ты так и не сказал, куда мы идем. – Флоренс поднимает на него смущенный взгляд.

Кажется, будто она сейчас заплачет. Джек на секунду прикрывает глаза, проглатывая очередное признание, которое рвется наружу.

Становится еще сложнее: теперь нужно соревноваться не только с Гэри – там того соревнования-то, – но и с Грегом. А ему никогда не стоять рядом с человеком, у которого в имени есть приставка «Третий». Кровь не та. Обычная рабочая кровь выходца с северо-запада Англии.

– Это сюрприз, – говорит он. – Сейчас увидишь.

Он мог бы прыгнуть выше головы. Заработать больше денег – играть на бирже или открыть второй бизнес. Может, даже купить ей еще одну галерею, здесь, в Париже. Но никогда в мире он не окажется равным такому, как Грег. Останется манчестерским гопником, который просто неплохо соображает и умеет делать деньги.

Надеясь не разреветься самому – вот был бы позор, – Джек обхватывает Флоренс за плечи и сворачивает в неприметный переулок.

Здесь, в тупичке неподалеку, он однажды набрел на лучшее граффити, которое видел в своей жизни. И сейчас оно ощущается еще актуальнее. Он так и не знает автора, обозначившего себя только парой странных символов, но это и не нужно.

Вот что отличает спрятанную от лишних глаз стену в паршивом районе от херни, которой заполнены пафосные галереи Парижа: универсальность. Не надо знать художника, чтобы понять гениальную задумку в куске пожеванного поролона. Необязательно изучать его друзей, наставников, любовниц и кошку.

Джек останавливается в нужной точке и разворачивает Флоренс к той самой стене. Сердце сжимается, прямо как тогда: это оно. Кто-то безымянный вылил на кирпич свои самые болезненные чувства, описав то, с чем сталкиваются все мигранты. Непонимание и снисхождение. Ненависть и неприятие. Попытки ассимилироваться, сохранив собственную идентичность. Провалы этих попыток.

Можно было бы сказать, что Джек сам это придумал: в безликих фигурах считывается только настроение. Но размашистые светлые буквы, к которым приходится приглядываться, чтобы прочесть, подтверждают теорию. А Флоренс, застывшая в его руках, кажется, чувствует то же самое.

– Я думала, ты не любишь стрит-арт, – шепчет она, цепко оглядывая каждую деталь.

– Ты еще не поняла? – Джек опускается губами к ее шее. – Дело не в форме. Никогда не в ней.

Цветочек

Флоренс Мендоса и Джек Эдвардс. Звучит как что-то невозможное: он же напыщенный и самовлюбленный ублюдок, которого никто не выдерживает больше недели. Брат ее парня – теперь уже бывшего. Еще один английский гопник, которого не скроешь даже за выглаженным деловым костюмом.

Она разбирает чемодан и смеется над собственными представлениями о Джеке.

Все хуже, чем она думала: он не просто гопник. Он бандит, как и ее бывший парень. Они – организованная преступная группировка. Кажется, так это называется. И Флоренс до сих пор пугает все услышанное, но совесть подозрительно молчит. Наверное, они обе могут принять чье-то темное прошлое, если оно действительно позади. Тем более «Феллоу Хэнд» полностью легальна, и Джек несколько раз повторил это, чтобы она запомнила.

Но когда они вместе, Джек становится нежным, заботливым и ранимым мальчишкой из Манчестера. Он каждый день звонит бабушке, выслушивая ее истории о растениях и книгах. Он беспокоится о своих братьях и готов на многое ради них. Он чувствует искусство… Правда чувствует.

Несмотря ни на что, это была одна из лучших поездок в Париж в ее жизни. Сложно собрать впечатления в кучу: примешиваются и романтика, которую она ловила в порывистых поцелуях, и профессиональные открытия, и просто неожиданные новые места. И Джек – часть каждой, даже самой маленькой, эмоции. Каждого воспоминания.

Как только вещи оказываются на своих местах, в дверь стучат: Бри отказалась отложить рассказ о поездке до завтра. Нужно, наверное, помалкивать о своих чувствах.

– Доставка вина, – размахивает Бри бутылкой в дверном проходе. – Но если ты привезла чего получше, я готова выбросить мальбек.

– Начнем с него, – улыбается Флоренс и отправляется на кухню за бокалами.

– Хочу знать все. Наша кофейня еще работает?

– Я туда не попала, – откликается она. – Мы собирались, но оказались в Орлеане.

– Чего? – открывает рот Бри.

Флоренс выхватывает бутылку у нее из рук. Если они встречаются втроем, Маттео не признает никакого вина, кроме итальянского. Поэтому рислинг, мальбек и шардоне доступны им, только когда его нет в городе.

– Долгая история. В общем, мы посмотрели все, что в этом году выставляется в галереях. Ну, почти все. По каждой ходить смысла не было.

– Просто скажи: Жервиль так же прекрасен?

– Возможно, но в Париже не выставляется. Увез свои работы куда-то в Италию, вроде бы на север. Так что на него мы тоже не попали.