– Ты чего сейчас-то? – недовольно щурится он. – Флоренс, не время для морали. Нам пора.

– Нет. Нет! – упрямо повторяет она. – Как вообще это… Почему ты решил угнать машину?

– Потому что умею. – Его тон становится властным, а глаза приобретают совсем змеиный оттенок. – Если ты хочешь попасть домой, полезай в машину. Сейчас.

Спорить нельзя: их поймают. А если это произойдет посреди дороги? Черт, она же может просто добраться до посольства и попросить о помощи. Или найти номер кого-нибудь из парижских знакомых. В голове появляется куча вариантов, но Джек берет ее за руку и заглядывает в лицо.

– Обещаю: это последний раз, – говорит он. – Не заставляй меня умолять, просто сядь в машину.

Он чеканит слова, и ноги сами ведут Флоренс за ним. Она уже делала нелегальные вещи: они с Бри убегали от полиции из-за граффити. Но это совсем другой уровень.

Джек угоняет машину в чужой стране. Если их поймают, то как минимум депортируют.

Ее карьере конец.

– Пристегнись, – командует он, падая на соседнее сиденье. – Итак, мы с тобой едем аккуратно, нигде не нарушаем.

– Нас посадят, – шепчет она самой себе.

– Меня, – уточняет он. – Если нас берут, ты рассказываешь копам, что я забрал тебя на арендованной машине. И ты не видела, как я ее угонял. И даже не знаешь, что я вообще когда-либо этим занимался. Поняла?

– Мне не поверят.

– Им нечем крыть. Камер на парковке нет, показания у нас одинаковые. Сяду только я.

– А я ведь правда не знаю, что ты этим занимался, – замечает она.

Джек опускается вниз, к рулю, и вытаскивает из-под него какие-то провода. Когда «Пежо» заводится, Флоренс вздрагивает.

– Только не говори, что Гэри с тобой этим не делился. – Джек медленно выезжает с парковки. – Вы же прожили вместе три года.

– Гэри?

Флоренс вспоминает, что тот говорил об их юности в Манчестере. Гэри работал в гараже, разбирал машины.

Последние два слова загораются перед глазами красным: до нее наконец доходит.

– В гараже… Он не просто так машины разбирал?

– Святые угодники! – Джек сжимает кулак и с чувством машет им в воздухе. – Ты вообще ничего не знаешь.

Он крепко вцепляется в руль и мычит что-то невразумительное, но и без слов понятно: это злость. Флоренс даже отвлекается от собственной паники, не зная, что делать: то ли успокаивать его, то ли, наоборот, не лезть.

Если Джек угонял машины, а Гэри их разбирал, чем занимались остальные? Флоренс тянется опереться на дверь, но тут же отдергивает руку – вдруг это оставит следы? Ей не нравится ничего из того, что происходит, но деваться некуда: тут или смириться, или на полном ходу выпрыгивать. А она вообще не герой боевика.

– Можешь рассказать? – Флоренс делает глубокий вдох и выпускает воздух через рот. – О вас. Вот это все о машинах.

– Придется, – тихо отвечает Джек.

Он постепенно успокаивается: плечи чуть опускаются, а глаза внимательно следят за дорогой. Они неторопливо катятся по Орлеану, и Флоренс вскоре замечает указатель – выезд из города близко.

– Я никогда ничего особенного не умел, – продолжает Джек спустя время. – Черт, не хотелось, чтобы ты так узнала. Если бы Гэри тебе рассказал – а я верил, что рассказал, – было бы проще. О чем вы вообще общались все эти годы?

– Сложный вопрос, – признается она. – Сам знаешь, Гэри и разговоры…

– Не настолько же.

– Настолько.

Правда в том, что за два месяца с Джеком Флоренс говорила больше, чем за три года с Гэри. И теперь еще меньше понятно, почему они так долго прожили вместе и на чем держались. Может, если бы она встретила Джека первым…

Нет, это бессмысленно. Они бы провели выходные и разошлись каждый в свою жизнь. Если бы не Гэри, она бы никогда не пережила все это. Их дружба – нечто большее. Она даже похожа на те отношения, о которых она мечтала, но не могла получить от Грега: тому не хватало свободы. С Гэри это тоже было невозможно, потому что тот никогда не понимал ее по-настоящему.

При этом в комплекте с Джеком прилагается несколько суровых «но». И одно из них – сидеть в угнанной машине и бояться, что их схватит полиция по дороге к Парижу.

– В общем, нам с Гэри было по пятнадцать, – продолжает тот. – Сложно объяснить, как мы жили. Представь: провинциальная Англия, промышленный город. Большой, конечно, не Дерьмовилль, но все равно не Лондон. А мы даже не средний класс, понимаешь?

– Пытаюсь, – честно отвечает Флоренс.

– У бабушки было большое сердце, но не очень толстый кошелек. Мы ведь учились в государственной школе, она изначально отбрасывает всех на два шага назад в крысиных бегах. Какие перспективы? Даже клубнику и ту мигранты собирают. Мне светило разве что в «Асду» [18] пойти, товар по полкам раскладывать. Бабушка могла дать нам по пятнадцать фунтов на неделю. Смешные деньги, только на сигареты и хватало.