Напряженность нарастает.

Тревога сжимает мне горло.

Но я продолжаю говорить себе быть терпеливой.

Когда я бежала в больницу ранее, я была готова к тому, что Хадин попытается отправить меня домой. Что он и сделал. Но он не мог посвятить себя этому, и в кои-то веки я рада, что никогда не подчиняюсь его приказам.

Если бы я послушала его, мы бы не были здесь, прогуливаясь по больничному саду, ожидая, когда откроется правда.

Во время нашей третьей прогулки по саду — я почти уверена, что видела это дерево уже дважды — Хадин останавливает меня, положив руку мне на плечо.

Я быстро поворачиваюсь, желая поскорее закончить карусель.

Он сжимает челюсти, и только тогда я понимаю, насколько бесчувственно веду себя. Хадин болтливый человек, и тот факт, что ему трудно говорить, доказывает, насколько серьезен этот разговор.

Смятение на его лице заставляет меня пожалеть, что заставила его открыться.

— Хадин, — шепчу я, — ты не обязан…

— Олли был усыновлен, — выпаливает Хадин в то же время.

Я замираю как вкопанная. Слова вертятся у меня в голове, но они не имеют для меня смысла. Олли был такой же частью семьи Маллиз, как и Хадин. Он даже был похож на миссис Маллиз с более мягкими чертами лица и доброй улыбкой.

— Хадин, — говорю я, подходя к нему.

Он берет мою руку, прежде чем я успеваю положить ее ему на плечо и потереть. Срывающимся голосом он предупреждает меня: — Подожди, Ван. Позволь мне.… позволь мне высказать это. Я не думаю, что смогу избавиться от этого, если ты прикоснешься ко мне.

Я не понимаю, что он имеет в виду, но я уважаю его желания. Высвобождая свою руку из его, я держу руки по швам, хотя вижу, что он действительно нуждается в объятиях.

Хадин проводит рукой по лицу и чертыхается. С каждым вдохом мне кажется, что я впитываю все больше и больше его горя. Он высвобождает только часть его. Всего лишь кусочек. И все же это уже ошеломляет.

Он проводит рукой по волосам, и пряди беспорядочно падают ему на лоб. — Маме было трудно забеременеть. Она пыталась с помощью лечения бесплодия и врачей, но ничего не получалось. Она дошла до того, что решила, что беременность — это не их выбор.

Мы делаем еще один круг. Я даже не проверяю, прощли ли мы снова то же дерево.

— Происхождение имеет большое значение для семьи Маллиз, — продолжает Хадин. — И передать бизнес незнакомцу было не тем, что мама и папа были готовы сделать. Итак, они отправились на поиск умного, податливого ребенка, которого они могли бы превратить в своего идеального наследника.

Я вздрагиваю от его слов. В нем столько горечи, которую нужно распаковать. Я почти боюсь прикасаться к нему, потому что он такой грубый, пульсирующий и зараженный.

— Олли был избранным. Он был умен, получал хорошие оценки, делал все, что ему говорили. Они взяли его к себе и сделали Маллизом. Новая одежда. Новая школа. Новая жизнь. Они даже дали ему новое имя. Оливер-младший.

Я киваю. Я не знаю, как звали Олли до того, как он вошел в семью Маллиз, но ‘Олли’ ему подходило.

— Когда он выглядел и жил как Маллиз, они начали учить его вести себя как Маллиз. Он не разочаровал. Он был лучшим в каждом классе. Он освоил каждый инструмент. Выучил несколько разных языков. Он стал идеальным сыном.

— Несколько лет спустя произошло неожиданное. Мама забеременела, и я появился на свет. Внезапно в семье Маллиз появился ‘настоящий наследник’.

— Ты хочешь сказать, что твои родители бросили его? — Шепчу я.

— Я говорю, что Олли пошел еще дальше, чтобы доказать, что он им все еще нужен. Как он мог поступить по-другому? Мама и папа выбрали его только потому, что у них не было другого выбора. Теперь они это сделали.

— Он тебе это сказал? — Я ахаю.

— Не в лицо. — Но, оглядываясь назад, я понимаю, что это имело смысл. Папа не из тех, кто когда-либо бывает доволен. Он всегда был строг с Олли. Всегда. Ожидал, что он будет идеальным. У моего брата не было другого выбора, кроме как соответствовать этому.

— Хотя твой отец казался близким с Олли, — размышляю я, вспоминая все случаи, когда я слышала, как мистер Маллиз кричал на Хадина, чтобы тот больше походил на его брата.

— Так это выглядело со стороны, но папа слишком сильно давил на Олли. Обращался с ним скорее как с машиной, чем как с человеком. Я никогда не понимал почему. — У него перехватывает дыхание. — Я просто посмотрел на то, как тяжело Олли прожил свою жизнь, и подумал, что не хочу быть таким.

— Я помню, вы иногда спорили.

На его лице появляется сожаление. — Я думала, он робот. Я не понимал, что причина, по которой он был так предан бизнесу, заключалась в том, что он знал, что его усыновили. Как биологический ребенок, я имел привилегию валять дурака, а он — нет.

Бедный Олли.

— Ближе к концу мы ссорились гораздо больше. Олли внезапно стал одержим тем, что научил меня управлять компанией. Он продолжал давить на меня. Поэтому я дал сдачи. Наговорил ему ужасных вещей.

— Это не твоя вина, — говорю я ему.