Ее запрокинутое лицо просто напрашивается на поцелуй, но я удерживаюсь от того, чтобы прикоснуться к ее губам, и вместо этого просто смотрю на ее рот.

— И поскольку твой папа здесь, попроси его, прежде чем перетаскивать что-нибудь тяжелое или взбираться на что-нибудь высокое, — говорю я.

Она закатывает глаза. — Ты понимаешь, что я зарабатываю на жизнь тем, что ношу семидюймовые каблуки?

— Вот почему твоя неуклюжесть никогда не перестанет меня поражать. — Я заправляю ей волосы за ухо. — Веди себя хорошо.

Она хмурится. — Не указывай мне, что делать.

Я поворачиваюсь к Хью, который наблюдает за нами с озадаченным выражением лица. — Мне жаль, что я не могу остаться дольше.

— Ничего. — Он отмахивается от меня. — Иди, сынок.

Ваня улыбается. — Позвони мне, если я тебе тоже понадоблюсь.

— Ага. Я скоро буду дома.

Она кивает.

Главная. Когда я ухожу, странное ощущение наполняет мою грудь. С каких это пор я думаю о Ване как о доме?

Из коридора я замечаю папу на больничной койке. Он сидит и работает на своем ноутбуке. Качая головой на его упрямство, я отступаю на несколько шагов назад и делаю свои шаги более отчетливыми.

К тому времени, как я вхожу в комнату, папа лежит на боку, свернувшись клубочком.

Ноутбука нигде не видно.

Я останавливаюсь у подножия его кровати и складываю руки на груди. — Прекрати притворяться, Маллиз. Я видел, как ты проверял акции несколько секунд назад.

Папа рычит и садится. — Тогда почему ты не сообщил о своем присутствии?

— Я хотел посмотреть, что ты будешь делать, когда тебя поймают с поличным.

Он хмуро смотрит на меня, его морщинистое лицо выглядит в десять раз старше обычного. — Ты расскажешь своей матери?

— Меня можно купить.

— Назови свою цену.

— У меня есть вопросы, на которые нужны ответы.

Он бросает на меня подозрительный взгляд. — Что за вопросы?

Я придвигаю стул к его кровати и складываю руки на груди. — Об Олли.

Папа бледнеет.

Я не даю ему соскочить с крючка. Конечно, он, возможно, только что оправился от операции, но он достаточно здоров, чтобы вести дела за маминой спиной. Это значит, что он достаточно здоров, чтобы ворошить прошлое и выяснять отношения со мной.

Он приподнимается на кровати, чтобы смотреть на меня сверху вниз. Мужчине серьезно болен и все же он должен взять верх.

— Что ты хочешь знать? — спрашивает он.

Я смотрю на него, колеблясь.

Шторы задернуты, поэтому в комнате темно. Несмотря на это, солнечный свет все равно проникает внутрь и освещает сжатые руки отца.

— Почему ты не подтолкнул Олли к лечению? — Слова звучат резче и язвительнее, чем я намеревался. Я не могу сдержать ярость, которая закипает у меня внутри. Мой брат мертв, и папа позволил этому случиться. — Ты был единственным, кому он сказал. Единственный, кто мог спасти его. И ты этого не сделал.

— Ты думаешь, я не хотел? — Папа шипит.

— Я думаю, ты только притворяешься, что тебе не все равно. Но когда приходит время появляться, ты волшебным образом отсутствуешь, — огрызаюсь я в ответ.

Его губы начинают дрожать. — Почему ты не продолжаешь ненавидеть меня? Ты все равно не поверишь ни одному моему слову.

Я опираюсь локтями на колени и сдерживаю свои эмоции. Если папа увидит, что я теряю самообладание, он просто почувствует себя увереннее. Он всегда говорил, что способ выиграть любые переговоры — вызвать эмоции у другой стороны. Эмоции затуманивают суждения и могут превратить умного человека в дурака.

Сделав глубокий вдох, я пристально смотрю на него. — Позволь мне решить, верить тебе или нет. Не тебе делать этот выбор за меня.

Уголки его губ приподнимаются, но не расплываются в широкой улыбке. — Он сказал, что ты слишком упрям, чтобы тебя укротить.

— Кто? — Комок подступает к моему горлу. — Олли?

Папа смотрит в потолок. — В тот день, когда ему поставили диагноз, Олли пришел ко мне в офис с планом медиа-хауса. Он хотел спортивную секцию. Хотел превратить это в мини-ESPN7. Он показал мне все эти планы, но я их отверг. Я сказал ему, что для нас не имеет смысла занимать эту нишу. — Взгляд отца перемещается на меня. — Ты знаешь, почему он это сделал?

— Потому что он любил гонки?

— Потому что он хотел, чтобы у тебя было место, которое принадлежало бы тебе.

Мое сердце сжимается так сильно, что я не уверен, что оно когда-нибудь снова будет таким, как прежде. — О чем ты говоришь?

— Мне показалось, что он ведет себя странно, поэтому я не спускал с него глаз.

— Ты шпионил за ним, — перевожу я.

— Я сделал то, что должен был, чтобы убедиться, что с моим сыном все в порядке, — твердо говорит папа. — Тогда-то я и узнал о больнице.