Шрифт:
Но чует мое сердце, что на эти вопросы я тоже не получу особенно вразумительных ответов…
Матвей подвозит меня к подъезду, вежливо прощается и, подождав, пока я зайду, уезжает.
Надо же, какие друзья у Ивана предупредительные!
Я почему-то злюсь и волнуюсь.
В подъезде обращаю внимание на то, что стена, где были жуткие оскорбительные надписи, теперь полностью перекрашенная. То есть, если раньше там было цветовое пятно, показывающее, что здесь что-то закрашивали, то сейчас вообще следов нет! Да и сам подъезд, до этого довольно обшарпанный, выглядит очень пристойно. Перила, кое-где оторванные местными любителями выпить и повандалить, заменены на новые, стены выровнены и выкрашены в приятный персиковый цвет. ТСЖ, что ли, заработало, наконец? И когда это успели? На новогодних работали? И почему я не обращала внимания раньше?
Хотя, со мной-то как раз все понятно…
Открываю дверь, кладу ключи на привычное место, раздеваюсь.
Прислушиваюсь с легкой тревогой к домашним шумам.
Иван должен был сегодня свозить Севу на процедуры в клинику, потом плановое посещение массажиста, а вечером еще прием у психиатра.
Боже, когда бы я это все упевала, если б не Иван!
В комнате слышатся тонкие мультяшные голоса, значит, Иван и Сева дома.
Мою руки, прохожу сразу в комнату, к мужу:
– Привет, милый, – целую его, вижу темную широкоплечую фигуру на балконе. Иван курит и говорит по телефону, судя по доносящемуся до меня негромкому голосу, – как прошел день?
Сева предсказуемо не реагирует, тянет шею, потому что я мешаю ему смотреть, и я, вздохнув и еще раз поцеловав его, иду в комнату, чтоб переодеться с дороги.
Иван меня, похоже, не заметил, но это и хорошо. Чем меньше с ним сталкиваюсь, тем лучше.
Утром сегодня опять чуть не случилась беда…
Мне тяжело рядом с ним, словно вся энергия выкачивается куда-то, сил не хватает… На осознание и сопротивление.
Стягиваю пиджак, рубашку расстегиваю, вышагиваю из юбки, распахиваю шкаф, выискивая что-то толстое и бесформенное. Хочется дополнительной защиты, много слоев между мной… и реальностью.
– Алина, ты дома? – голос Ивана застает меня врасплох. Подпрыгиваю, поворачиваюсь на звук.
Он стучит в дверь и тут же заходит, стремительный, продолжая придерживать у уха телефон и говорить в него:
– Мне надо… – Иван встречается со мной глазами, и я вижу, как зрачки его мгновенно расширяются, становясь бездонными, – уехать…
Договаривает он в трубку на автомате, а сам все смотрит на меня, смотрит, смотрит…
И я, вместо того, чтоб спрятаться за дверцей шкафа, стою, не шевелясь, в расстегнутой рубашке, без юбки, только нелепо пытаюсь стянуть полы пальцами, чтоб прикрыть грудь в простом светлом бюстике.
Цепляюсь онемевшей ладонью за дверцу шкафа, сердце дико и больно бьется, а воздух между нами густеет до состояния киселя. Дышать нельзя, голова кружится!
– Алло, чего молчишь, Леван? – доносится из трубки громкий мужской голос, и Иван приходит в себя. Моргает, делает шаг вперед.
Ко мне.
– Леван? Леван? – надрывается голос в трубке, и Иван, не сводя с меня дикого темного взгляда, говорит отрывисто:
– Перезвоню.
Отключается и швыряет телефон на кресло.
29
Иван делает еще шаг ко мне, тут же оказываясь очень близко. Это не удивительно, комната совсем крошечная, такому большому мужчине достаточно пары движений, чтоб покрыть все разделяющее нас расстояние.
Я машинально отклоняюсь назад, в глубину шкафа, продолжая цепляться одной рукой за дверцу, а второй – за полы рубашки, не отвожу взгляда от его хмурого, жесткого лица.
Все внутри замирает… И хотела бы я сказать, что от страха! Боже, как бы хотела!
Насколько было бы легче мне сейчас! Просто взвалить всю ответственность за то, что случится, на чужие плечи! Малодушно спрятаться от всего за внутренние догмы.
Но страха нет.
А вот ожидание… Готовность… Есть.
Я знаю, что могу сейчас закричать, заистерить, отправить его прочь, выгнать.
И он уйдет, он в самом деле может контролировать себя, и силой точно не станет ничего делать. Не будет принуждать.
И мне надо обязательно воспользоваться этим, чтоб защитить себя. Но голос не слушается, в голове нет ничего, ни одной мысли, только молоточки стучат, ритмично, резко, поддерживая ток крови, с шумом бегущей по венам. Я слышу этот шум, он в ушах отчетливо отдается, лицо пылает, губы сохнут. И глаза слезятся. Потому что смотрю, не моргая.
Иван кладет свою большую ладонь на мои окоченевшие пальцы, намертво вцепившиеся в створку шкафа, и вся кровь мгновенно устремляется именно туда, разрывая нервные окончания! Это больно! Горячо! Именно там, именно в том самом месте!