Скоро ли я до этого дойду?

И давно ли у меня в голове даже мыслей подобных не водилось?

Вспоминаю, как с гневом и недоумением отвергала предложения Эли о хосписе…

Это было всего пару месяцев назад.

Как мало мне, оказывается, надо, чтоб потерять в себе… себя. Всего лишь новый мужчина, выходит?

Получается, я – просто дрянь, обычная дрянь, и никогда не любила на самом деле Севу? Ведь, если любят, то жертвуют всем… Если любят, то не смотрят на других мужчин, не нюхают их футболки, не залипают на их татуировки.

Не раздвигают перед ними ноги.

Как мало времени мне понадобилось, чтоб наносное, та шелуха, что прививали воспитанием и образованием, слетела прочь, обнажив самое неприглядное нутро?

Меня.

Реальную.

Руки дрожат, опускаю ладони в холодную воду, умываюсь, пытаясь прийти в себя.

Какая бы я ни была, надо собираться на работу.

Надо смотреть в глаза другим людям, делать вид, что все хорошо.

Надо смотреть в глаза Ивану.

Отнимаю ладони от лица, гляжу снова в зеркало…

И ловлю там взгляд Ивана.

Замираю, так и не убрав пальцев от щек.

Иван смотрит так, что колени подкашиваются, а сердце стучит бешено, безумно. Что ему здесь?..

Иван, не глядя, проводит ладонью позади себя, по двери. И я слышу, как защелкивается замок.

Словно к нам кто-то может войти.

Эта мысль вонзается в воспаленный мозг, накручивая спираль выводов.

Иван искренне считает, что нам могут помешать.

Кто?

Сева, лежащий без движения на диване.

Его брат, которого он любит. С которым разговаривает, как с нормальным, дееспособным человеком.

И делает все, чтоб поднять его на ноги.

И, одновременно, трахает его жену.

Это что-то… Что-то чудовищное. Какое-то дикое завихрение сознания. У него.

И у меня.

Потому что мне надо сейчас опомниться, прийти в себя, вернуться в комнату, к Севе, поцеловать его, попросить прощения…

И больше никогда, никогда…

Иван делает шаг вперед, кладет огромные тяжелые ладони по обе стороны от моих бедер, на умывальник, наклоняется и с шумом втягивает запах кожи на шее.

Я сжимаюсь сильнее и крупно вздрагиваю от этого, не в силах удержаться.

– Как ты… – у него сейчас вообще другой голос. Не тот, спокойный, равнодушный, когда он доброго утра желал. Сейчас каждый звук меня царапает изнутри, заставляет дрожать и сжиматься, – себя чувствуешь?

– Хо… рошо-о-о… – последний слог я тяну с придыханием, потому что Иван целует в шею. Горячие, требовательные губы касаются кожи, а ощущение, будто голые нервы трогают. И каждое прикосновение – боль. Сладкая, опустошающая, сводящая с ума боль…

– Не болит… – он сжимает пальцы на кромке умывальника, чуть напрягает мышцы рук, и я чувствую себя птицей в клетке. Или нет, не в клетке – в силке. Стягивает путы, не дает дышать. Не дает думать. – Ничего?

Я понимаю, к чему это воспрос.

Сегодня ночью он не был аккуратен, и я это очень хорошо прочувствовала на себе. Надо же, какая забота…

– Нет… – бормочу я, чувствуя, как жар приливает прямо к тем самым местам, о которых он так беспокоится.

– Это хорошо… – Иван прижимается сильнее, и я понимаю, что ошиблась! Неправильно ответила! Надо было: «Болит, очень болит»! Потому что его объятия и его твердость недвусмысленно намекают, что сейчас ничего не мешает. Продолжить.

– Нет… – не знаю, каким образом у меня получается это выхрипеть, потому что Иван не только прижимается, он еще и активно целует, прикусывает шею, жестко, грубовато. И невероятно сладко. И мое тело, теперь уже сполна оценившее, каково это – быть с этим мужчиной, просто плавится в полной боевой готовности! И лишь мозг, бувкально секунду назад очень даже жестко охладивший, давший полное осознание себя в этой ужасной ситуации, сопротивляется.

Я закрываю глаза, чтоб не видеть взгляда Ивана в зеркале, не смотреть, как он меня целует. И повторяю:

– Нет.

Иван останавливается, но не отпускает.

Дышит тяжело в шею.

Стоя с до сих пор закрытыми глазами, я чувствую его взгляд на себе.

И вздрагиваю, когда он приказывает:

– Посмотри на меня, Алина.

Подчиняюсь. Конечно, подчиняюсь, глупая, безвольная… Слабая.

Его взгляд темен. Так темен! Так жесток!

Я каменею в его руках, не могу оторваться, не могу перестать смотреть.

– Почему? – роняет он холодно, давит тоном и взглядом, – стыдишься?