Шрифт:
И позволяю себе… не быть.
В конце концов, у всего есть свой предел.
Мой – определенно выработался.
30
Утром, лежа на невероятно скрипучем и ставшем еще более скрипучим за эту безумную ночь диване, я слушаю, как Иван разговаривает с Севой.
И все не могу осознать случившееся, словно я в искаженной реальности какой-то оказалась.
И дело не в том, что Иван общается с братом…
Он всегда с ним разговаривает, особенно, когда занимается уже привычными утренними делами: туалет, кормление, массаж.
Обычно его голос, спокойный, с приглушенно-рычащими нотками, звучал приятным фоном, разбивая серую, уже установившуюся, казалось, навечно, кладбищенскую тишину нашей, когда-то такой уютной и яркой, будничной жизни.
Удивительно, как ты не замечаешь самые обычные мгновения, когда все хорошо: утренний поцелуй в еще сонную колючую щеку; завтрак, тот, что понравится не только тебе, но и ему; веселая беготня по дому, потому что как обычно заговорились за столом, и теперь поджимает время, а надо успеть одеться и собраться; мимолетный ласковый поцелуй перед дверью, потому что ты убегаешь раньше на работу…
Это все кажется таким обыденным, таким привычным.
Понимание, насколько была счастлива, появляется, только когда что-то происходит, и привычный тебе уклад пропадает.
И приходится привыкать к новой реальности.
К утренней тишине, безразличию, ощущению будущего безрадостного дня, где ничего не изменится… К тому, что после работы ты придешь в квартиру, где на тебя не посмотрят, не скажут ласкового слова, не спросят, как прошел день, не предложат чай и не принесут теплый плед, чтоб уютно посидеть перед телевизором вдвоем…
Надо же, оказывается, я к этому и в самом деле привыкла…
И совсем недавно утреннее бурчание, мирное и благодушное, Ивана воспринималось, как что-то новое, странное, приятное, хоть и чужеродное.
А сейчас и это кажется привычным. Казалось.
Как быстро подстраивается под ситуацию человек! Это что-то поразительное!
Потому что у меня в этот момент – новый этап.
И я словно в сюрреализме каком-то.
Этой ночью Иван делал со мной такое, что теперь непонятно, как в глаза ему буду смотреть. И вообще кому-либо. И нет, я не ханжа.
Мы с Севой любили играть, обожали экспериментировать в постели, да вообще, когда любишь человека, то запретов практически нет в интимной сфере. Если ему нравится и тебе нравится, то почему нет?
Но все, что мы делали вдвоем с мужем, ни в какое сравнение не шло с тем, что творилось сегодня ночью.
И тут дело даже не в постельной акробатике, а именно в эмоциях. Темных, настолько животно-плотских, что, даже вспоминая, улавливая легкий отголосок, все еще гуляющий по крови, становится тяжело дышать, и в глазах мутнеет.
Я могу в деталях вспомнить наши с Севой ночи. Яркие, легкие, нежные, умиротворенно-спокойные, ленивые, привычно-ласковые.
Я не смогу воскресить в памяти ни одного четкого мгновения из сегодняшнего ночного безумия.
Только ощущения, только эмоции.
Тяжесть огромного тела, жесткость рук, грубость низкого голоса, колкость бороды, безумие темного взгляда.
И сумасшедшее, острое до боли удовольствие от происходящего. Осознание того, что все неправильно, что в пропасть летишь, и не будет дороги назад. И невероятную легкость от полета. От того, что отпустила себя.
Конечно, дальше будет боль.
Когда разбиваешься вдребезги, наверно, всегда больно.
Но это все там – где-то, в будущем.
А пока – только полет. В огне, в плотном дурмане, с постоянно прошивающими тело молниями наслаждения, настолько яркого, что и теперь, при одном только воспоминании, по телу сладкая судорога пробегает.
Это ощущение становится еще более острым, потому очень четко понимаю – все закончится.
С Севой все казалось бесконечным, даже не возникало сомнений, что это навсегда, до самых последних дней…
А здесь горизонт – вот он.
И от этого, на контрасте – еще больнее. Еще острее. Еще жарче.
А самое сейчас для меня удивительное, что, пока я лежу, тупо уставившись перед собой в пространство шальным взглядом, и заново переживаю флешбеки произошедшего, заново пытаюсь собрать себя по частям, виновник этого моего состояния…
Он, кажется, вообще не переживает!
Голос его спокоен, с братом общается дружелюбно и ласково, как обычно. Словно проспал всю ночь в своем спальнике возле Севиной кровати, а не мучил его жену до полуобморока, не валял ее по скрипучему дивану с такой силой, что, наверно, все соседи выходили покурить в наших паузах!