— Хм, — Елена Николаевна вздыхает. — У Маргариты Львовны снова был гипертонический криз. Мы его купировали. Ей уже лучше.

— Я приеду! — выкрикиваю в трубку. — Сейчас же выеду и к вечеру приеду в больницу, так и передайте ей!

— Конечно-конечно.

Прощаемся.

Бросаюсь в спальню и хаотично скидываю в сумку вещи первой необходимости, стараясь не думать о том, почему со мной так поступила мать. За что?

Ставлю телефон на автодозвон, параллельно продолжая сбор вещей.

— Привет, Танюш! — отвечает Слава.

— Слав! — подбегаю к телефону и беру его в руки: — Мне срочно нужно уехать. Бабушке стало плохо.

Коротко пересказываю ему разговор с врачом.

— Дождись меня, — просит. — Я уже еду домой. Буду через часа три. Отвезу тебя.

Слышу, как громче начинает урчать мотор автомобиля.

— Не спеши, — уговариваю его. — Я за это время уже буду у бабушки. Возвращайся спокойно, как только я разберусь, что там, вернусь.

— Не хочу оставлять тебя одну, — говорит серьезно.

— Я и не одна. К семье же еду.

Угрюмо усмехаясь от собственных слов, настолько ироничными они кажутся.

— Тем более за Васей нужно следить. Я же не беру его с собой.

— Я попрошу Димку.

— Не стоит.

— Ясно.

Препираемся с ним некоторое время и прощаемся на эмоциях.

Ну не могу я вот так сидеть сложа руки. Спешу на вокзал. Всю дорогу в автобусе верчу в руках мобильный. Так и хочется позвонить матери и поругаться с ней. Что у нее в голове в последнее время? Злится на меня? За что? А даже если и злится, какое это отношение имеет к тому, что она умолчала о проблемах со здоровьем бабушки?

В поселок приезжаю ближе к вечеру. Духота нереальная, воздух стоит — не вдохнуть не выдохнуть. Переживаю за бабулю, по такой жаре гипертоникам наверняка бывает нехорошо.

Залетаю в больницу. Вообще время посещений только закончилось, но благодаря протекции главврача меня пускают.

Прохожу в палату, где лежит бабушка, и сразу же подмечаю: палата одиночная, работает кондиционер. О бабуле позаботились, и это не может не радовать. Увидев меня, она сразу же порывается встать.

— Нюшенька!

— Бабуля! — бросаюсь к ней, сажусь на матрас и прижимаю к себе.

Нос щиплет, на глаза наворачиваются слезы, но я старательно игнорирую их, бодрясь.

— Ну рассказывай, — отстраняюсь, но беру в руки ее сухонькую ладошку, наглаживаю, — как ты докатилась до жизни такой?

— Ох, Танюша, вот так и бывает, — пожимает плечами. — Доживешь до моих лет — поймешь. Мне уже лучше, не волнуйся.

— Прости, что сразу не приехала, я только пару часов назад узнала, что тебе стало плохо.

— Да что ж это такое делается! — грозно ругается. — Вернусь, мамке твоей не поздоровится! Что за глупый вздор! Ее нелепые обиды не повод не звонить тебе!

— Успокойся, — глажу ее по ладони, а у самой разливается горечь в груди.

— Как же мне успокоиться, Нюшенька? — на глаза бабули наворачиваются слезы. — Когда моя дочка со своей в ссоре? Как примирить вас? Возможно ли это? Ты прости меня, внученька, наверное, и моя вина есть в том, что все это сейчас происходит.

— Перестань, ба, — улыбаюсь и даже нахожу в себе силы подмигнуть бабушке. — Мы сами во всем разберемся, не дети малые. Твоя задача — выздоравливать!

Заговариваю бабушке зубы. Рассказываю про новую работу, про Славу, про Васю. Припоминаю какие-то бытовые мелочи, лишь бы она отмела свои дурные мысли.

— Ладно, бабуль, я завтра приду. Принесу тебе гостинцы.

Расцеловываю ее и направляюсь к двери, когда в спину прилетает:

— Ты прости меня, внученька, — срывающимся голосом.

— За что? — хмурюсь, но оборачиваюсь.

— За то, что рядом не была. За то, что не долюбила, раз ты ко мне со своей болью не пришла.

— В этом нет твоей вины. Твоей уж точно, — голос мой садится. — Мне уже лучше, бабушка. Правда. И хоть я понимаю, что никогда не забуду того, что сделала, но чуть ли не впервые в жизни я хочу для себя счастливого будущего.

— Со Славой? — улыбается сквозь набежавшие слезы.

— С ним, — киваю.

Из больницы выхожу с ноющем сердцем.

— Морковка!

Вскидываю лицо и шокированно открываю рот. Слава стоит, привалившись бедром к пыльному капоту автомобиля. Не раздумывая, подбегаю к нему и падаю в распахнутые объятия. Утыкаюсь носом ему в шею и дышу. Его запах — мой кислород. Сжимаю на груди футболку и дышу, дышу. Успокаиваю болящую душу, гашу срывающиеся рыдания.

Слава тоже крепко прижимает меня к себе, запустив в мои волосы руку и сжав их.