— Похвист!

Раздирающий сердце крик Ульяны звучал громче клича ястребов. Русалка бросилась к дереву. Она свела ладони, и из ручья появились два водных шара.

— Похвист! — снова выкрикнула она, как будто на тот момент для Ульяны не было слова важнее.

Оба шара взлетели на невиданную высоту со скоростью, не уступающей ястребиной. Один попал в самую гущу врагов и взорвался миллиардами капель, второй всей своей мощью обрушился на вожака стаи. Старший ястреб рухнул вниз, выпустив жертву.

Похвист взлетел выше и спикировал на ближайшего ястреба, целясь в шею. Ульянины шары один за другим пронзали небеса, распадались жалящими каплями, разили хищников наравне с острыми когтями и крепким клювом Похвиста. Да только всё больше и больше ястребов вступали в бой, оберегая покой неприступной Сирин. Воздух полнился птичьими криками, и хотелось уши зажать, в траву упасть да в комочек свернуться, но Лёля стояла. На трясущихся от слабости ногах, со сведённой от боли шеей, она стояла и смотрела на жестокую битву.

Ульяна и Похвист действовали слаженно. Русалка разбивала водными шарами пытавшихся собраться в стаю для атаки ястребов, а Похвист после её удара нападал на самых пострадавших, вынуждая их покидать поле боя из-за полученных ран. И всё равно, силы были неравны. Похвист уставал, был ранен, его движения делались медленнее, скованнее. А Ульяна всё чаще промахивалась. Но не оттого, что сражение её вымотало. Взгляд её не на врагов был направлен, а на любимого, каждый взмах крыльев которого становился тяжелее.

— Теперь и мой черёд пришёл! — тонким голоском прокаркал Аука и стрелой сорвался с Лёлиного плеча.

— Постой, куда ты? — Лёля ринулась вслед за отважной пташкой, но, конечно же, не успела и пальцем её коснуться.

Аука летел вдоль ствола с обратной стороны, пользуясь тем, что Похвист и Ульяна отвлекают противника. Чёрной вертикальной линией он взмывал вверх, пока не исчез в коварных белых цветах, прячущих в себе ястребиные гнёзда. Лёля затаила дыхание. По левую руку от неё яростно боролись в общем бою бог и нечисть, а по правую — другой друг исчезал в неизвестности над её головой.

Лёля хотела верить, что Аука прорвётся, долетит до Сирин, но боялась худшего. И худшее случилось.

Лёля упала на колени. Она не смотрела на сокола и прикрывающую его русалку. Она не шевелилась. Два ястреба вылетели из облака белых цветов. На фоне чистого голубого неба неба они рвали, дробили клювами кости почти невидимого в их лапах грача. Лёля не слышала, но представляла, как в крике открывается крошечный клювик того, кто по доброте своей помочь им решился. И она ненавидела себя как никогда раньше. За бессилие, за беспомощность. Что ей сделать, как помочь? Сейчас Лёля всё отдать была готова, лишь бы силой Ульяны или Похвиста обладать. Если бы она могла, она вырвала с корнем эту яблоню, разорила каждое ястребиное гнездо. Да только не оставалось ей ничего, кроме как в небо смотреть, в очередной раз бесполезность свою проклиная.

— Ульяна… — простонала Лёля, не веря, что русалка услышит. Ком в горле громче позвать не давал. Но услышала её подруга верная.

Следующий шар из воды попал в двух беснующихся ястребов и снёс одного из них. А после прозвучал соколиный возглас. Похвист промчался среди противников, мимо ствола, что и тридцать человек обхватить не сумели бы, и вцепился клювом в шею последнего удерживающего Ауку ястреба. Ястреб заклекотал, его когти раскрылись. Чёрный комочек полетел вниз. Аука даже не пытался распахнуть крылья. Лёля успела лишь подумать, что надо на ноги встать и поймать грача израненного, а к нему уже Ульянка бежала. Она изловчилась и подхватила Ауку почти у самой земли.

— Как он? — Лёля потянула дрожащие руки, безмолвно умоляя отдать грача ей.

Ульяна осторожно вложила в Лёлины ладони судорожно вдыхающую птицу. Блестящие глазки-бусинки закатились, грудь вздымалась с перебоями, крылья вывернулись неестественно, обнажая синие перья — отметины утопленника. Лёля склонилась над страдальцем, чувствуя, как по щекам бегут слёзы. Снова слёзы. Опять её близкие страдают, пока сама она целёхонька, боли не знавшая.

— Что делать, Лёлюшка, что делать? — в голосе Ульяны, обычно спокойном и уверенном, царила паника. — Нечисть он, умереть не сможет, покой не обретёт. Страдать будет, пока не исцелится, а на это не одна година уйдёт. За что ему такое, мало в жизни своей настрадался?

Ульяна ударилась в рыдания. Она рыдала, не таясь и не скрываясь. Своей слабости русалка стеснялась, а из-за Ауки рыдала так чистосердечно, будто у неё самой каждая хрупкая косточка сломана была.

— Как он? — на ходу спросил запыхавшийся Похвист, подбегая к ним уже в обличье человека. Он тоже упал на траву, исцарапанный, всклокоченный, уставший.

— Простите меня, — клёкот из горла Ауки напоминал бурление воды, кипящей в котелке. — Я видел её, видел Сирин. Но не долетел… Из-за меня несолоно хлебавши уйдёте…