– Приятно удивлен, господин ди Абаала. Честно сказать, я ожидал более… консервативного подхода с вашей стороны, и, смею предположить, моя просьба вызовет прилив искреннего энтузиазма от такого преданного почитателя науки как…

– Я ценю модернизацию, господин Орф! И сам, в меру своих скромных сил, внедряю некоторые усовершенствования в замшелые обряды нашей церкви. Вместо костной муки, которой мы обычно покрываем лица, я придумал использовать пшеничную! Чтобы преодолеть южную косность, ха-ха, – вовсю каламбурил маленький священник. – Веки и губы мы сейчас мажем только ламповой сажей, а не как раньше – пеплом сожженных животных, так цвет получается в три раза гуще!

– Весьма прогрессивный подход.

– Но варварство у южан в крови, господин Орф. Неслыханное дело: сегодня ночью из храма была похищена реликвия – десница святого! Скажу больше, только между нами: вчера у благородного дома Дуло также была похищена их реликвия! Какие времена близятся, если в людях не осталось никакого почтения к святым мощам?

– Времена близятся самые свирепые, господин ди Абаала, и этому причиной вовсе не кража мощей, смею вас заверить.

– Что? О чем вы говорите?

– Я не исключаю, что близится моровая болезнь, самая страшная, какую только можно представить.

– Какой ужас! – всплеснул ручками священник.

– Один человек уже болен. Возможно больше. Вчера я провел вскрытие одной из крыс, вырвавшихся из Подземелья, и обнаружил некие… аномалии, скажем так.

– То есть вы разъяли мёртвое тело на части без ведома церкви и без необходимого ритуала, – священник шутливо погрозил пальчиком. – Нехорошо, господин Орф! Прощаю вас только во имя науки!

– Как вы понимаете, в своем письме под тщательным изучением тел я подразумевал именно вскрытие.

– Да, да, я понимаю, – священник выглядел рассеянным, в одной руке – традиционные четки из фаланг пальцев, скользят, журчат, с необыкновенной быстротой выстукивая какой-то знакомый ритм.

– Могу ли я рассчитывать на ваше содействие? Если вы не против, нам надо немедленно…

– Чтоб вы сдохли, господин Орф.

– Что, простите?

Косые солнечные лучи, казалось, избегали места, где сидел маленький священник, и, отражаясь от серебра, стекла и лакированного дерева, трепетали, пойманные в стёкла его очков, двумя призрачными мотыльками. Где-то за стеной клубились и дрожали звуки хорового горлового пения Мясников Божьих. Мартейн вспомнил мотив, который выстукивал четками Освильярд. Старая детская песня, которую распевали дети на севере: ко-тя-се-ре-нький-бо-чок…

– Как же до вас долго доходит. Намеков вы не понимаете, да? Кажется, вы забыли, с кем беседуете, господин Орф, ну так я напомню. Я – Верховный Божий Мясник Церкви Ку и Йимитирр в городе Бороска. А вы – еретик, смеющий лезть в неприкасаемую для вас храмину мертвого тела.

– Я не понимаю…

– Совершенно верно, вы не понимаете сути учения Близнецов, господин Орф. Позвольте объяснить вам на пальцах, ха-ха, – спит-на-сер-дце-за-не-мог, – Каждая часть погибшего тела священна. Разъятие мертвой плоти на части – долг и обязанность жрецов, но никак не игрушки лекарей. Точка. Господин Орф, буду честен, я всей душой ненавижу вас и медицинский факультет, который вы представляете. Я плюю на вас. Стул, на котором вы сидите, сегодня же будет сожжен, а кубок, из которого вы пили, отдан переплавщикам. Если вы хоть пальцем прикоснетесь к моим мертвецам, я вас самого разделю на столько частей, сколько звезд на небе, и ни одному звездочету вашего Университета не удастся их сосчитать, – сер-дце-я-от-дать-не-прочь, – Я понятно выразился?

– Предельно понятно, господин ди Абаала.

– Хорошего вам дня, господин Орф, – что-бы-то-же-за-не-мочь.

***

– Один из самых устрашающих людей, которых я видел, – заявил Мартейн, приехав в Бани.

– Да? А по мне так славный старик, – удивился Люц.

Мартейн вяло махнул рукой и уселся возле окна.

– Как бы то ни было, осмотреть трупы не получится, – сказал Мартейн. – Мне отказали.

– Я же говорил, что с упертостью Божьих Мясников не сладить.

– Тем хуже для них.

Люц сел напротив Мартейна.

– Скажи, почему ты еще не уехал? Ты же видишь, всем плевать.

– Здесь мое место, Люц. Даже если не смогу предупредить болезнь, даже если не смогу от нее вылечить, здесь мое место.

Помолчали. Люц ожесточенно чесал свои бакенбарды и не смотрел на Мартейна. Потом закурил трубку, затянулся, закашлялся и густо покраснел.