– Полагаю, это везде так.

– Что ж, – сказал Мартейн. – Люц, учитывая твое богатое прошлое, ты же знаешь, как можно незаметно проникнуть на кладбище? Мне кажется, уже стемнело. Предлагаю совершить крайне увлекательную исследовательскую вылазку.

Трубка замерла. Люц посмотрел на лекаря в ужасе. Гитара звенела.

***

Мерго, наследница Угаин, временами думала, что изучила все комнаты в Башне, ровно до тех пор, пока, во время своих блужданий, не натыкалась на новую, которой точно не было здесь раньше. Именно этой непредсказуемостью ей и нравился ее дом. Окружающий же его город, даже целый мир ее мало заботили.

Ее комната была самой высокой из всех, выше была только дедушкина обсерватория. Из своего окна девочка могла наблюдать за жизнью города внизу, за крохотными кораблями, снующими по реке, за мрачной руиной Поганой Крепости. В просветах ее разрушенных куполов в ясные дни можно было увидеть равнину, бегущую к горизонту, дальше на юг, где, как слышала Мерго, в бескрайних травяных степях обитают отвратительные человекоподобные носороги.

Еще ей нравилась комната Красных Ковров, правда, она не всегда могла ее найти на привычном месте, приходилось обшаривать всю Башню, и эта игра в прятки с комнатой безумно ее веселила. Она могла находить эту комнату раз за разом, например, увидев край бархатной алой портьеры, торчащей из стены. Стоит потянуть – и тут либо комната Красных Ковров, либо несчастье, так все говорят. Мерго неизменно попадала в комнату – она была обречена на счастье.

Но самой любимой ее комнатой был Зал Трофеев – длинное сумрачное помещение, не украшенное ничем, кроме сотен, или даже тысяч отсеченных и засушенных правых рук врагов рода Угаин, собранных за многие века. Угаин никогда не унижались до того, чтобы именовать свои трофеи памятными табличками или подобной ерундой. Иногда понять, что та или иная кисть принадлежала когда-то великому магу или полководцу можно было только по тому, что она или постоянно перебирала пальцами или у нее все еще росли ногти, достигая поражающих воображение размеров. Мерго всегда нравилось немного оживить своей силой эти иссохшие длани, чтобы они все разом начинали кружится, как стрелки на часах, или показывать неприличные жесты, или выщелкивать пальцами придуманную ею мелодию. Это было упоительно, когда…

– Мерго! Держи спину прямее, – сказала мать.

Девочка вздрогнула и непроизвольно выпрямилась. Потом, когда поняла, что произошло, едва не зарычала от злости. Ведь если сейчас, после того, как она послушалась мать, она снова демонстративно ссутулится, это будет ничем иным, как цирком и позором на веки вечные. Так поступают только дети. Ликейя снова победила.

– Да, мама. Извините за мою рассеянность, – сказала Мерго смотря прямо в глаза матери. Ликейя опустила взгляд, никогда она не могла выдержать прямого взгляда дочери. Хоть в этом-то Мерго сегодня одержала вверх.

Трапеза семьи Угаин велась по древнему обычаю, который менялся каждый день. Сегодня они сидели снова по-новому, согласно астрономическому календарю дедушки. Яркие блики от линз из обсерватории указывали благоприятное расположение каждого из членов семьи во время ужина. К этим магическим веяниям был приспособлен и обеденный стол – огромная многоярусная мешанина из медных колец, осей и блюдец, которая двигалась настолько медленно, чтобы каждый успел съесть свой обед, но не настолько, чтобы не обнаружить чью то чужую салфетку вместо своей, когда приходило время вытирать губы и руки.

Во главе стола, куда указывали сразу два астрономических знака, было пусто. Следующие по старшинству знаки предписывали Гроциану сидеть у западной стены, спиной ко входу, правой щекой к окну. Жена Гроциана, Ликейя, сидела рядом с дочерью, и это соседство их вряд ли радовало. Старший сын, Игрос, волею звезд сегодня оказался в середине медного круговорота, в оке дряхлой бури. И то он за ней не поспевал, так как отвлекался на выгравированных на металле барашков и забывал про парную ягнятину, медленно проплывающую мимо.

Гроциан Угаин насыпал немного соли на ладонь, чтобы его фамильяр – бесхвостая ящерица по имени Рро – могла ею полакомится .

– Пожалуйста, не ссорьтесь, – рассеянно сказал он, гладя прохладную тушку Рро большим пальцем.

– Прошу прощения, мой господин, – механически ответила Ликейя.

– Прошу прощения, отец, – сказала Мерго.

Ее неприязнь, даже, порой даже ненависть к матери питалась одним страшным фактом, прочие их разногласия только притягивались к нему, как булавки к магниту. Дело было не в том, что Ликейя заставляла дочь носить эти мрачные, старомодные платья, в которых никто не ходил уже сотни лет. Не в том, что она была чрезвычайно строга. Нет, дело было в том, что Ликейя знала секрет своей дочери. Правда, и дедушка знал, но ведь Ликейя была женщиной, и от этого тайна Мерго становилась унизительней вдвойне.

Игрос очнулся от мечтательного разглядывания ягнят и начал озираться по сторонам, в поисках своего любимого яблочного пирога. Золотистые ломти на блюде, изрисованным пухлощекими лемурчиками, уже уплыли от него и находились вне пределов досягаемости. Игрос тоскливо проводил их взглядом. Согласно звездам, свой шанс полакомится ими сегодня он уже потерял.

Внезапно блюдо с яблочным пирогом плавно взлетело и, покачиваясь, полетело прямо к Игросу.

– Не смей, – сказала Ликейя.