Еще немного отдохнув, человек со стоном изогнулся, скособочился, чтобы дотянуться до небольшого кожаного мешочка, висевшего на веревке, перекинутой через плечо. Веревка перекрутилась и запуталась, мешочек, которому полагалось свободно висеть на боку, сбился куда-то за спину. После нескольких попыток человек до него дотянулся, расшнуровал и вытряхнул на стол отрубленную кисть ребенка.

От нее исходил мягкий лучистый свет. Человек несколько минут сидел неподвижно, словно заснул. Потом с трудом наклонился, достал из-за голенища сапога нож.

– Прости меня, – сказал он и отсек у святой кисти фалангу мизинца.

Сразу, будто боялся передумать, закинул ее в рот и начал ожесточенно грызть. Его чуть не вырвало, он выронил нож и обеими руками зажал рот, но продолжал жевать. Его тело задрожало и скрючилось, а чудовищная рана зашевелилась. С краев потянулись друг к другу нити света, сплетающиеся в магической соразмерности, и рана затянулась резко, как дверь, захлопнутая ногой, не оставив после себя и шрама.

Человек, тяжело дыша, откинулся на спинку стула. Медленно, словно разгорающийся от притока воздуха огонек за стеклом лампы, его кожа, волосы и ногти начинали светиться нежным золотом. Подергивающаяся личина успокоилась, разгладилась на лбу и на скулах.

Человек глубоко вздохнул, и в какой-то момент вдох перешел во всхлип. Человек уронил голову на руки и зарыдал.

За окном разгорался рассвет. Запела старая нищенка, в ее песне не было слов, только одинаковая жалость к людям, животным и в целом всему обозримому пространству.

***

По кабинету Освильярда ди Абаала, первосвященника Бороски, ожившей скорбной горой расхаживал безутешный Дульсан Дуло. В небольшом помещении его слоноподобные метания выглядели устрашающе. Утренний свет, разделенный оконным переплетом, ложился на пол ровными золотистыми плитками. Когда Дульсан в очередной раз тревожил их своей тяжелой поступью, они взлетали, кривясь и колеблясь, стремительно обтекали огромное тело, на миг облекая его в подобие леопардовой шкуры, и снова, до поры, падали на пол.

– Успокойтесь, великий лорд, – рассеянно сказал маленький священник. Он сидел за столом из черного дерева и, нахмурив свой кукольный, розовый лоб, разглядывал какое-то письмо. – Надо же… требование, замаскированное под просьбу, какая самонадеянность… Великий лорд, прошу вас! Чрезмерное волнение еще никому не приносило пользы.

– Вам легко говорить! – фыркнул Дульсан. Пальцами правой руки он нервно пощипывал кустистую бровь. – Если бы вы находились в таком же положении, что и я…

– А кто сказал, что Церковь не в том же положении? – перебил его Освильярд. – Смею напомнить, что этой ночью нас тоже обокрали! И тоже похитили святые мощи! А тут еще и это…

– У вас остались еще. А мой Дом больше не обладает ни одной! Что произойдет, если об этом узнают другие семьи?

– Вы прекрасно знаете, что похищенная у нас собственность была в своем роде уникальной, – в Освильярде пробудилась мелочная чопорность старой девы. – Слава Ку и Йимитирр, мы в свое время догадались спрятать останки этого тела в разных местах, иначе… подумать страшно!

– Какова вероятность, что это совершил один и тот же человек? – Дуло остановился и навис над столом священника.

– В этом не приходится сомневаться, дорогой Дульсан! – всплеснул ручками священник. – Ну же, подумайте сами! Два практически идентичных преступления, совершены в течение суток… Сложно представить такое совпадение. Определенно, в городе появился гнусный вор, специализирующийся на реликвиях!

– Мой сын видел вора, – поколебавшись, сказал Дульсан. – И разговаривал с ним.

Освильярд выглядел совершенно незаинтересованным: веки полуопущены, пальцы то сминают, то разглаживают письмо.

– Ему бы стоило закончить письмо вопросом о правомочности своего вмешательства, да, – бормотал он. – И дождаться моего ответа. Это было бы более пристойно…

– Точнее, не самого вора, а его сообщника, – продолжил Дульсан, не обращая внимания на его слова. – Мальчишка, оборванец, похоже, что из Сырого Угла. Мои осведомители оттуда уже ведут поиски.