Тогда она поглядела на своих соседей.

— Тебя-то сюда за что? — спросил тот, что сидел на койке, светловолосый и полноватый. Хорошо жил, должно быть, что даже за время плена не исхудал. А может, этих голодом не морят.

— За прошлые грехи, — коротко ответила Кори. Не было желания вдаваться в подробности.

— Она кровожадная тварь, — охотно пояснил охранник за спиной. — Совсем без башки. Прежний доктор сделал этой дряни новую руку, а она прикончила старика да и сбежала.

Если бы голос мог убивать, то этот, прерывающийся от ярости и холодный, уложил бы Кори на месте.

— Ей жизнь спасли и со Свалки забрали. Уже за одно это стоило вечно благодарной быть! И вот чего мы дождались.

— Ох! А руку без её желания заменили? — испуганно спросил чужак, округляя глаза.

— Нечего там было менять, не было у неё руки. Я ж говорю, это неблагодарная гадина с мозгами набекрень. Чего ещё ждать от рождённых на Свалке? Зверёныши, до которых с рождения никому дела нет, их бы стоило там и придушить. Плод воровки и убийцы — разве из такого могло вырасти что-то путное? Тьфу!

Соседи по камере уставились на Кори.

— Хотите знать, как она убила старика? — продолжил тот, за спиной.

Ему не ответили. Наверное, никто не хотел знать. Да и Кори не хотелось, чтобы эти слова звучали. Вот только у Бегуна чесался язык.

— Однажды ночью, — смакуя каждое слово, прошипел он, — эта тварь перерезала спящему глотку. И знаете, что она прихватила с собой, удирая? Голову старика.

Человека на койке передёрнуло. Что выражали лица остальных, не было желания проверять.

— Так что не вздумайте её развязывать, — подытожил охранник. — И близко не подходите, не то я за жизни ваши не ручаюсь. У неё не было причин обижаться на старика, в том поклясться могу. Видать, какие-то шестерёнки в этой больной башке крутятся не в ту сторону. Если такую потянет вас убить, причины ей не понадобятся.

Договорив, он примолк, но Кори спиной чувствовала тяжёлый взгляд.

— У всего есть причины, — сказала она. — У всего.

Если кто и мог помочь, то лишь эти люди, с которыми её заперли в одной клетке. Что стоило тому, у двери, помолчать? Теперь, пожалуй, доверять ей не станут.

И оправдываться смысла нет. Здесь никому не нужны её оправдания.

— Пить хочется, — сказала Кори, ни к кому особо не обращаясь.

Сперва показалось, им нет дела. Но вот седой прошёл в угол, где стояла небольшая бочка, поднял с пола кружку, наполнил. Значит, этот не боится. Хоть один, и то хорошо.

— Врата вправду уничтожены? — спросил он, осторожно поднося влажную кромку к губам Кори. — Ты видела?

— Да, — кивнула она, сделав глоток. И прошептала:

— Охранник когда-нибудь спит?

А затем продолжила обычным голосом:

— Эти белые деревья... их сокрушили тяжёлой машиной, разломали на несколько частей. Мне кажется, врата не восстановить.

Седой помрачнел, качая головой, поднялся с колена и отошёл. Неясно, то ли он так ответил на вопрос Кори, то ли предпочёл не замечать этого вопроса. А жаль, в одиночку отсюда не выбраться.

Впрочем, надежда на лучшее ещё оставалась.

Уцелело всего трое поселенцев, не считая Эммы. Гундольф переправил их, плачущих и растерянных, на сушу, а там подоспели и возвратившиеся от Вершины.

На берегу состоялся тяжёлый разговор.

— Как жить-то теперь, как жить? — причитали люди.

— Наших надобно б схоронить... — нерешительно протянул кто-то.

— Убираться надо, да поживее, — возразил Гундольф. — Разведчиков ведь ждут в городе, я думаю. Не вернутся они к сроку — ну, кто-то явится их искать. А корабль бы ко дну пустить.

— Это ж дом наш, что ты мелешь!

— Дом, не дом, да только те, что Флоренца забрали, корабль ваш видели и знают, что искать. И уж отыщут, в том я не сомневаюсь. Надо бы вам новое место найти.

С этими доводами нехотя согласились, но людей переполняли гнев, страх и отчаяние. Слабые духом в трудных обстоятельствах любят искать виноватого, и удивительно ли, что крайним оказался Гундольф.

— А ведь из-за тебя всё! — закричала растрёпанная старуха, толкая его в грудь. — Что вы к нам полезли? Не так я думала век дожить!

— Во-во, — мрачно сказал один из мужиков. — Головы нам задурил обещаниями, гляди как мы встряли теперь. Сам-то жив, цел, а наши померли безвинно.

— Я крики их до смерти не забуду, — дрожащим голосом произнесла поселенка, спасшаяся с корабля. — Да и сама там могла лежать. Ты нам счастья не принёс!