– О чем вы спрашиваете?

– Когда вы обнаружили пропажу драгоценностей?

– Сразу же, как только они ушли.

– Вы хотите сказать, что вы сразу бросились к сейфу...

– Да, и сразу же открыл его, но драгоценности уже успели исчезнуть.

– Мы положили их в сейф всего за десять минут до того, - сказала Адель.
– Мы пришли из гостей - Ральф и я - мы вернулись тогда домой очень поздно. Папа все еще не спал и читал, сидя как раз в том кресле, в котором сейчас сидите вы. Я попросила его отпереть сейф, он его открыл и положил в него драгоценности. Он тут же запер сейф и.., и потом пришли они.., и стали угрожать.

– И какое это было время?

– Их обычное время. Время, когда они имеют обыкновение появляться без четверти три ночи.

– А когда, утверждаете вы, были положены в сейф драгоценности?

– Примерно в половине третьего.

– А когда сейф был открыт снова?

– Как только они удалились, - ответил Ральф, - они пробыли всего несколько мгновений. На этот раз они просто объявили моему тестю, что забирают брошь и серьги. Он бросился к сейфу, как только свет снова зажегся...

– А свет всегда гаснет?

– Всегда, - сказала Адель.
– Все повторяется неизменно. Свет гаснет, в комнате становится холодно и сразу начинают возникать эти.., странные спорящие голоса.
– Она приостановилась и тут же продолжила.
– И тогда появляются Иоганн с Элизабет.

– Но сегодня они так и не появились, - заметил Мейер.

– Такое случилось раз и раньше, - быстро вставила Адель.

– Они хотят выжить нас из этого дома, - сказал Ван-Хоутен, - вот чего они добиваются. И очень может быть, что нам придется выехать отсюда. Не дожидаясь, пока они отнимут у нас все остальное.

– Все остальное? А что вы под этим подразумеваете?

– Остатки драгоценностей дочери. Различные акции. В общем, все то, что хранится в сейфе.

– А где этот сейф?

– Здесь. Вот за этой картиной, - Ван-Хоутен подошел к противоположной камину стене. Там висела старинная картина в тяжелой позолоченной раме, изображавшая пасторальный пейзаж. Оказалось, что рама эта с одной стороны прикреплена к стене петлями. Ван-Хоутен потянул раму на себя, взявшись за ее край, и картина отошла от стены, подобно открывающейся двери. За ней в стене был небольшой круглой формы черный сейф.
– Вот он.

– Скольким людям известна цифровая комбинация шифра замка?

– Шифр известен только мне, - сказал Ван-Хоутен.

– И эта комбинация цифр записана у вас где-нибудь?

– Да.

– И где?

– Она спрятана в надежном месте.

– Где именно?

– А вот это уж, по-моему, не должно вас интересовать, детектив Мейер.

– Я просто пытаюсь выяснить, мог ли еще кто-нибудь каким-нибудь образом узнать эту комбинацию.

– Я полагаю, что это теоретически возможно, - сказал Ван-Хоутен, - но на практике абсолютно исключено.

– Ну что ж, - сказал Мейер, пожимая плечами.
– Я просто не знаю, что и подумать. Мне, по-видимому, остается только обмерить комнату, нанести на план расположение окон, дверей и прочего, если вы не возражаете. Мне ведь придется составить отчет, - и он снова пожал плечами.

– А не кажется ли вам, что время уже достаточно позднее?
– заметил Ван-Хоутен.

– Но я ведь и сюда добрался довольно поздно, - сказал Мейер и улыбнулся.

– Идем, папа, я приготовлю нам всем чай на кухне, - сказала Адель. Вы еще долго здесь пробудете, детектив Мейер?

– Трудно сказать. Придется, по-видимому, повозиться.

– Тогда я и вам принесу сюда чай, хорошо?

– Благодарю вас, это было бы очень любезно с вашей стороны.

Она поднялась с дивана и взяла мужа за руку. Медленно и осторожно она провела его мимо своего отца и вывела в открытую дверь. Ван-Хоутен еще раз глянул на Мейера, кивнул ему и тоже вышел. Мейер притворил за ними дверь и сразу же направился к торшеру.

Женщине на вид было лет шестьдесят и от всех остальных бабушек она отличалась только тем, что только что она убила своего мужа и троих детей. Ей разъяснили ее права, и она сразу же объявила, что скрывать ей нечего и она готова отвечать на любые вопросы, которые им угодно будет ей задать. В черном пальто, накинутом на забрызганные кровью пижаму и халат, держа скованные наручниками руки с черной записной книжкой в них на коленях, она спокойно сидела на казенном стуле с прямой спинкой. О'Брайен и Клинг глянули на полицейского, который стенографировал допрос, а тот в свою очередь посмотрел на часы и занес в протокол время начала допроса - три часа пятьдесят минут утра, - затем он подал им знак, что готов продолжать.

– Ваше имя и фамилия?
– спросил О'Брайен.

– Изабель Мартин.

– Сколько вам лет, миссис Мартин?

– Шестьдесят.

– Где вы проживаете?

– На Эйнсли-авеню.

– Где на Эйнсли?

– В 657-ом номере.

– С кем вы там проживаете?

– С моим мужем Роджером, сыном Питером и дочерьми - Энни и Эбигейл.

– Не скажете ли вы нам, что произошло этой ночью, миссис Мартин? спросил Клинг.

– Я поубивала их всех, - ответила она. У нее были седые волосы, тонкий нос с горбинкой, карие глаза за очками без оправы. Отвечая на вопросы, она смотрела прямо перед собой, не поворачивая голову ни вправо, ни влево, полностью игнорируя допрашивающих. Казалось, что она сидит в полном одиночестве, погруженная в воспоминания о том, что произошло всего каких-нибудь полчаса назад.