– А она очень хорошо получилась на этой фотографии, правда?
– спросила миссис Блэр.
– Этот снимок был сделан на пасху. Это самая последняя из всех ее фотографий. Я думаю, что она очень поможет вам в поисках.

О'Брайен поглядел на девушку на фотографии, потом встретился взглядом с зелеными полными слез глазами миссис Блэр и ему вдруг захотелось перегнуться через стол и потрепать ее по руке. Однако именно этого ему сейчас ни в коем случае не следовало делать. Поскольку, хотя он и справедливо считался лучшим специалистом участка по розыску бежавших детей, постоянно таская в своем блокноте не менее полусотни снимков юных беглецов, и хотя за ним числилось больше обнаружений, чем у любого полицейского в городе, он, черт побери, ничего не мог сделать для матери Пенелопы Блэр, которая сбежала из дому в июне.

– Но вы должны понять...
– начал было он.

– Не будем больше возвращаться к этому вопросу, мистер О'Брайен, прервала она его и поднялась с места.

– Миссис Блэр...

– Я не желаю и слушать, - решительно произнесла миссис Блэр и торопливо вышла из дежурного помещения.
– Скажите ей, что я по-прежнему люблю ее, - и шаги миссис Блэр зазвучали по металлической лестнице, ведущей вниз.

О'Брайен тяжело вздохнул и сунул новую фотографию Пенелопы в изрядно потрепанную записную книжку. Когда миссис Блэр прервала его, не желая слушать никаких объяснений, он как раз собирался, уже бог знает в который раз, напомнить ей тот совершенно очевидный факт, что ее Пенелопе, ее дочери-беглянке, двадцать четыре года от роду и что никакая полиция на всем белом свете не может принудить ее вернуться домой, если она сама этого не хочет.

Толстый Доннер был тайным осведомителем и фанатичным приверженцем турецких бань. Эту огромную глыбу мяса и жира, чем-то слегка напоминающую Будду, в любое время дня и ночи можно было разыскать в той или иной парной завернутым в полотенце и отдающимся ласке тепла, которое только и могло хоть как-то освежить его дряблое тело. В одном из таких ночных заведений, носившем название "Пар и формы", и разыскал его Берт Клинг. Он послал массажиста в парную и попросил сообщить Доннеру, что его ждут. Через того же массажиста Доннер передал Клингу, что выйдет через пять минут, если только Клинг не хочет присоединиться к нему в парной. От парной Клинг отказался. Он подождал в раздевалке и через семь минут туда явился Доннер, обернутый своим обычным полотенцем - зрелище весьма впечатляющее, особенно в половине четвертого утра.

– Привет, - сказал Доннер.
– Как дела?

– Отлично, - сказал Клинг.
– А как ты?

– Да так себе.

– Я ищу пару украденных колымаг, - сказал Клинг, сразу переходя к делу.

– И что же это за колымаги?
– спросил Доннер.

– "Фольксвагены" моделей 64-го и 66-го годов.

– Какого цвета?

– Красные.

– Обе?

– Да.

– И откуда их сперли?

– Одну у 861-го по Уэст-Меридиан, а вторую со стоянки на Четырнадцатой улице.

– И когда?

– На прошлой неделе. Точного дня я не помню.

– И что вам хотелось бы знать?

– Кто угнал их.

– Считаешь, что это сделал один и тот же тип?

– Сомневаюсь.

– А зачем вам понадобились именно эти железки?

– Одна из них, возможно, была сегодня использована, когда бросили бомбу.

– Это ту, что бросили в церкви на Калвер?

– Вот именно.

– На меня не рассчитывай, - сказал Доннер.

– Что ты хочешь этим сказать?

– В этом городе полно парней, которые с большим одобрением восприняли то, что там произошло. И я не хочу ввязываться в эту черно-белую свару.

– А кто может прознать, что ты имеешь к этому отношение?
– спросил Клинг.

– Точно так, как вы собираете информацию, собирают ее и они.

– Я нуждаюсь в твоей помощи, Доннер.

– Понимаю, но на сей раз прошу уволить, - сказал Доннер, упрямо мотнув головой.

– В таком случае мне придется обратиться на Хай-стрит.

– Зачем это? У тебя там еще один источник информации?

– Нет, просто там находится контора районного прокурора.

И оба мужчины пристально посмотрели в глаза друг другу. Доннер в обернутом вокруг толстенного живота полотенце, истекающий потом с такой интенсивностью, будто он и сейчас продолжал сидеть в парилке, и Клинг, скорее напоминающий слегка усталого рекламного агента, чем полицейского, да еще угрожающего человеку разоблачением его прошлых темных делишек. При этом они оба прекрасно понимали друг друга и ценили тот странный симбиоз, который иногда возникает между людьми, чья профессия - охрана закона, и теми, кто этот закон нарушает, симбиоз, жизненно необходимый как тем, так и другим.

– Не люблю, когда меня силком принуждают к чему-то, - Доннер наконец нарушил молчание.

– А я не люблю нарываться на отказ, - парировал Клинг.

– Когда нужны эти сведения?

– Я хочу, чтобы колеса завертелись до наступления утра.

– Тебе хочется чуда, не так ли?

– А кто не жаждет чуда?

– Чудеса стоят немало.

– А почем они?

– Двадцать пять за одну машину и полсотни, если удастся узнать об обеих.

– Ты сначала разыщи машины, а о цене поговорим позднее.

– А если до этого "позднее" кто-нибудь проломит мне череп?

– Об этом тебе следовало позаботиться еще при выборе своей профессии, - возразил Клинг.
– Ладно, Доннер, кончай трепаться. Просто два каких-то подонка решили бросить самодельную бомбу. Никто за ними не стоит и бояться тебе нечего.

– Ты так считаешь?
– осведомился Доннер. И тут же менторским тоном изрек банальную истину:

– Расовые отношения в этом городе достигли к настоящему моменту наивысшего напряжения.