— Луиза, — окликаю ее с порога, и та оборачивается:

— Ева, милая, — говорит она, — а я вот собираюсь, — и продолжает суетиться.

Вижу, что ей есть, что мне сказать, но она не хочет этого делать. Подхожу и крепко ее обнимаю...

— Луиза, мы так и не поговорили...

— О чем, милая?

— О Патрике, например.

Женщина глядит на меня и произносит:

— Ничего нового я тебе не скажу, Ева. Могу лишь повторить сказанное перед твоим отъездом из Штутгарда: каждый имеет право на собственные ошибки.

— Хотите сказать, что Патрик — моя ошибка?

Она качает головой, крепко стиснув мои холодные пальцы.

— Патрик хороший человек, Ева, по-настоящему хороший, он мне даже нравится. И только время покажет, ТВОЙ ли он человек, понимаешь? — Потом поглаживает меня по щеке и спрашивает: — Ты все еще его любишь?

— Думаю, да.

— Вот и прекрасно, — констатирует она. — Главное, чтобы ты была счастлива. — И снова вопрошает: — Ты ведь счастлива?

Пытаюсь ответить без заминки и потому повторяю:

— Думаю, да. — А на языке терпкая горечь вновь высказанного вранья...

Счастлива ли я на самом деле, ответа на этот вопрос нет даже у меня самой.

Пошивочное ателье Клары маленькое, но очень уютное... На большом витринном окне так и написано: «Мы исполняем мечты» — и мне нравится быть феей этого маленького сказочного королевства.

Мое место последнее в ряду, и оно утопает в ворохе нежно-голубого шармеза, который невеста выбрала для платьев подружек невесты... Капризный материал. Я вожусь с ним четвертые сутки: крою, вырезаю, строчу — и мне нравится, что у меня получается.

Уверена, Клара тоже будет довольна мной — я не хочу ее подвести.

— Ну как ты, заканчиваешь? — интересуется Майя, моя соседка по левую руку. — Пора бы и честь знать. Уже больше пяти... Поторапливайся!

— Еще пару строчек — и я готова, — отзываюсь на ее слова и продолжаю свою работу. Хочу управиться со вторым платьем до завтрашней примерки...

— Ну-ну, не засиживайся.

Входная дверь открывается, пахнув неожиданно морозным воздухом, и я зябко повожу плечами: осень не радует теплой погодой. А так не хочется прощаться с летом...

Из подсобного помещения появляется Клара, миниатюрная, маленькая женщина тридцати пяти-сорока лет, она щелкает замком входной двери и радостно констатирует:

— Все, на сегодня мы закончили. — И в мою сторону: — Как твоя работа, справляешься?

— Думаю, да. Заканчиваю второе платье!

Клара подходит и внимательно осматривает каждый из проделанных мною швов — я почти не дышу от волнения! — а потом удовлетворенно кивает.

— Хорошая работа. Продолжай в том же духе...

— Спасибо, — радостно лепечу я, и Клара похлопывает меня по плечу.

— Как дела дома? — интересуется она. — Старая карга все еще не подпускает тебя к себе?

— Боюсь, она считает меня коварной интриганкой, бессовестно соблазнившей ее сына, — отвечаю с грустной полуулыбкой. — Патрик и думать боится того, что сделает с ней новость о нашей предстоящей женитьбе... Мы тщательно скрываем это от нее. — И покачивая головой: — После прошлого приступа она стала особенно непереносима...

Клара спрашивает не просто так: она искренне мне сопереживает, знаю об этом наверняка. Вот и сейчас у нее такие взгляд, что я враз настораживаюсь: что-то не так... Она о чем-то умалчивает.

— В чем дело? Что-то случилось?

Ее нерешительность лишь усугубляет мое любопытство и... панику.

— Не знаю, стоит ли мне рассказывать, — она выглядит почти несчастной, — только вчера... я видела Патрика...

— И? — продолжаю недоумевать я.

— Он был с женщиной. В кафе на Земмельманнштрассе... Я еще подумала, что откуда-то знаю эту ее... Сразу не вспомнила, а потом, уже прямо перед сном, меня как прошибло: да это же Рената Мельсбах. Мы вместе учились в начальной школе... Да и после нет-нет да пересекались. Слышала, она перебралась в Нюрнберг... а тут, вот... Я удивилась.

— Рената Мельсбах, — это имя ни о чем мне не говорило. Патрик ни разу не упоминал его при мне... — Наверное, просто случайная встреча старых друзей, — произношу как можно более беззаботно. — В этом городе каждый друг друга откуда-то да знает.

Но Клара не выглядит убежденной, наоборот, ее грусть становится еще более явной.

— Он держал ее за руку, Ева, — говорит она мне. — И говорили они явно не о старых временах.

Внезапная вспышка негодования почти готова прорваться отчаянным «вам-то откуда это знать!», когда у меня звонит телефон, и я быстро гляжу на экран: Патрик.