— Почему же нужно этого пугаться? — засмеялась Катерина.

— Что же ты, папа, ничего не видишь! Это тебе обновка, ой, покупка! Тебе подарок! Ты теперь будешь работать за настоящим столом.

Анатолий сел на тахту, заморгал.

Мне?! Зачем?! — У него задрожали губы, лицо странно поехало вбок, казалось, ему стало плохо.

Катерина опустилась перед Анатолием на пол, положила ему на колени голову. А потом, преодолевая робость, стук сердца, заторопилась, боясь, что Анатолий не даст ей договорить:

— Нельзя всё мне, Толя, мне и Катюшке. Ты напишешь кандидатскую, а потом докторскую… Ты за ним оформишь все свои открытия!

Она замолчала, поражённая новым ощущением, — она переполнена никогда ранее не испытанной радостью и удивительным открытием: Анатолий, видно, вовсе не жертвует собой, отдавая, даря всё ей, он каждый раз испытывает вот такую же острую радость, какую испытывает сейчас она. Она поднялась, легко счастливая, в себе чувствуя себя очень много в ней сейчас радости!

— Мне?! — Анатолий тоже встал. Осторожно подошёл к столу, осторожно погладил его, осторожно выдвинул один ящик, долго смотрел в него, гладил нарядные стенки, задвинул, выдвинул другой. По очереди выдвигал все ящики, рассматривал, и лицо у него было как у Катюшки: отрешённые, счастливые глаза, аккуратные яркие круги на щеках.

— Ты права, теперь я должен защитить кандидатскую! — сказал озабоченно. — В короткий срок. Все вечера, когда ты работаешь, тоже буду работать. И ночи. А потом защищу докторскую!

— Нет, не ночами! Стол стоит около дневного света. В субботы и воскресенья, пожалуйста, работай, но только до девяти вечера. Всё хозяйство возьму на себя. Вечерами в будни разрешаю до десяти. В десять — отбой. Мне твоё здоровье дороже твоей кандидатской и твоих дополнительных заработков.

Долго в тот вечер, голодные, позабывшие про голод и усталость, стояли они над столом, как стоят над новым, ещё незнакомым, но уже любимым членом семьи.

Стол изменил всю их жизнь. Анатолий, казалось, вырос на голову. Ходил он теперь, расправив плечи, тщательно отутюженный даже дома, готовый в любую минуту идти в гости или на выставку. Стал он строже и сдержаннее по отношению к Катерине, что очень ей нравилось. С радостью готовила она ему, подавала, мыла, стирала.

— Папа работает! — эти слова стали в их доме главными.

Катерина помогала чертить, Катюшка ластиком стирала с листов ватмана грязь. Несколько месяцев все трое с разных сторон сидели за столом и работали.

Если и бывает чудо в жизни, то оно случилось с ними — Анатолий в самом деле, неожиданно для своей лаборатории, неожиданно для Катерины, а больше всего для самого себя, довольно быстро защитил кандидатскую и выбрал тему для докторской.

Стол в самом деле стал членом их семьи. Каждый старался первым стереть с него пыль, погладить его, дотронуться до него. И, когда Катюшка выдвигала по очереди все ящики, Катерина стояла рядом с ней и любовалась ими.

Всего за три года Анатолий защитил докторскую и получил лабораторию.

— Теперь будешь жить! — сказал он Катерине после банкета. — Это всё для тебя. Теперь поедем путешествовать. Теперь снова любое твоё желание — для меня закон.

Но, лишь Анатолий снова стал жить только для неё, в Катерине зазмеилось раздражение. Раз родившись, оно возвращалось снова и снова. Катерина гнала его, а оно разрасталось и непобедимо расползалось в ней.

Как уже было когда-то, Катерина поняла, что ей нравятся удобства и покой. Несмотря на раздражение, она беззастенчиво пользовалась всем, что давал ей Анатолий: красивой одеждой, обслугой, удобными креслами, машиной. Она так привыкла ездить на работу и с работы на машине, что казалось, в автобус и залезть не сумеет. Она чувствовала, что потолстела — вся «ушла в зад», её это злило, но менять образ жизни уже не хотела — да, без машины она жить и не сможет теперь!

Приходить к больным в палату в неурочное время перестала. И расспрашивать их об их жизни перестала.

Амбулаторных больных стала принимать формально.

Пришла к ней как-то немолодая женщина лет сорока пяти. Раньше Катерина увидела бы и смущение её, и волнение. А теперь слышала только голые факты:

— У меня молодой муж. Очень нужен ребёнок. Помогите.

Раньше заглянула бы в глаза женщине, поговорила бы с ней ласково, а теперь отрезала:

— Мы помогаем женщинам только до тридцати пяти. Опасно для жизни. — Добавила: — Следующий.

А ушла женщина, и Катерина спохватилась: что с ней, в кого она выродилась?

Встать, бежать за женщиной, а… зачем? На самом-то деле она и не сможет помочь женщине в сорок шесть лет, даже если захочет.

— Можно?

Входит девочка.

— Простите, я не помешала?

…Сидя рядом с Анатолием в машине, угрюмая, раздражённая, Катерина в отчаянии спрашивает себя: «Что со мной? Как я могу отшвыривать людей?» Но очень скоро мерный ход машины, чужая, не касающаяся её жизнь за окнами, холод и дождь, не достигающие её, отвлекают от неприятных мыслей.