— Не на английском! Говори на немецком! В тюрьму как шпион захотел?!

На них уже оборачивались немцы, заинтересованные этим разговором, кто-то крикнул полицейского, и Войтек поспешил схватить ладонь Лены и отвести ее подальше от лотка с лентами, заколками и прочими женскими безделушками. Подальше от Вассера , сначала следовавшего за ними упрямо между рядов, а потом отставшего и затерявшегося в толпе.

— Если ты хочешь, мы можем вернуться в замок, — предложила Лена, заметив, как встревожен Войтек этой неожиданной встречей.

— Ты же еще не все посмотрела, — заметил Войтек . — Если ты волнуешься насчет Гуса , забудь. Он просто влюбленный дурак и все!

— Это он отец ребенка Янины? — догадалась Лена, и Войтек кивнул после недолгих раздумий, признавая правоту ее предположения. — Так вот когда все это произошло… Когда ты возил ее на ферму Штайлера ! Ты знал обо всем и позволил этому случиться!

— Зачем говорить о том сейчас? — пожал раздраженно плечами поляк и так быстро зашагал к выходу с ярмарки, что Лене пришлось бежать за ним.

Внезапно на самом выходе из рядов он так резко остановился, что она буквально врезалась в его спину.

— Что? Что такое? — заволновалась Лена, заметив, как напряглась линия плеч поляка под тканью утепленной куртки. И обошла его, чтобы увидеть, что мог заметить Войтек сейчас на площади перед разбомбленным храмом и зданием ратуши с огромным полотнищем флага Германии на фасаде.

Это был своего рода эшафот, возле которого прогуливались неспешно немцы и бегали дети, бросая в осужденных снежки или сосульки. А на самом помосте привязанные к столбам стояли мужчины. У каждого на груди висела табличка с короткой надписью. «Я грязный вор!» — гласила одна надпись. «Я осквернитель расы!» — говорила табличка второго мужчины, дрожащего от холода, от которого не спасала окровавленная ткань рубашки. Лену поразило спокойствие, с которым оба осужденных стояли у столбов и смотрели на немцев, показывающих на них пальцами и обзывающих их последними словами. Юноша в черном пальто с повязкой гитлерюгендовца на рукаве, явно красуясь перед своими молоденькими подружками, взобрался на помост и плюнул прямо в лицо мужчине-«осквернителю расы». Ни один из солдат охраны даже не шевельнулся, чтобы остановить это безобразие.

— Пожалуйста, давай уйдем отсюда, — попросила Лена, заметив, как побледнел Войтек , когда увидел этот плевок. И сама потянула его обратно, в ряды ярмарки, хотя настроения делать покупки или глазеть на красочные лотки уже не было. Она быстро купила пакет сахарной разноцветной карамели для Катерины и вязаные чулки для них обеих, чтобы не мерзли ноги на сквозняке плохо отапливаемого в отсутствие хозяев дома. А еще не удержалась и купила красивый пряник в форме сердца, расписанный глазурью. Говорила себе, что взяла первый попавшийся, торопясь с выбором под недовольным взглядом хозяина. Потому и вышло с надписью: «Только тебя желаю».

Перед уходом из города Лена зашла в булочную, из которой так сладко пахло сдобой. За несколько часов прогулки она успела заметно проголодаться, а ведь до замка было еще около часа пути. Поэтому Лена решила купить пару рогаликов — « брецелев », как пояснила ей пожилая женщина за прилавком, к удивлению Лены, приветливая и обслужившая ее без всякого недовольства или неприятия. Даже бросила ей в пакет еще один лишний брецель и булочку с маком, приговаривая, что Лене не мешало бы «нарастить мяса». От ее радушия и доброты у Лены даже слезы навернулись на глаза. Она давно не видела такой доброты со стороны незнакомого ей немца.

Но все очарование этим расположением развеялось в тот же миг, когда в булочную шагнула дама в ярком шелковом платке и с корзиной в руке и стала громко возмущаться, что у порога «ошивается польская псина». И Лена поспешила выйти из булочной, прикрывая пакетом с выпечкой знак на груди, чтобы не провоцировать скандал.

— Они не все ненавидят нас, — сказал Войтек позднее, когда они уже вышли из города, и Лена, поделившись с ним брецелем , рассказала о том, что произошло в булочной. — Есть и такие, которые к нам добры. И это тоже опасно. Видела человека на площади? Того, что был в рубашке. Что у него было написано на табличке? Я не понял…

— «Я осквернитель расы», — неохотно проговорила Лена, и поляк поморщился, словно ему было больно сейчас. Они некоторое время шли молча и ели брецели, а потом он снова заговорил:

— Я служил с Михалом в одном батальоне. Мы вместе были вынуждены сдаться немцам, а потом попали в один лагерь. Вместе приехали сюда, в Тюрингию. Только он попал к Штайлеру на работы, а меня выбрала Биргит для работы в замке. А прошлым летом к Штайлеру приехала из Дрездена племянница Агна, помнишь ее?

Лена плохо помнила Агну внешне. Она редко приезжала в поле, привозя обед или чистой питьевой воды. Но ее доброту и расположение к работникам запомнилось как раз из-за контраста со злостью и неприязнью к иностранцам самого Штайлера. Но Лена даже представить не могла, что Агна может влюбиться в кого-то из поляков или французов, работающих на ее дядю.

— Я даже не подозревал, насколько все далеко зашло, пока однажды не застал их вдвоем, — продолжал Войтек. — Я просил Михала быть осторожным. Предупреждал держать свои штаны на месте, потому что это чревато огромными неприятностями. Пусть мы, поляки, не считаемся «остами», но мы и не арийцы. Это не закончилось бы добром. Вот так и случилось.

— Что с ним теперь будет? — встревоженно спросила Лена.

— За осквернение арийской крови — либо лагерь, либо смерть через повешение, — хмуро сказал Войтек. — Говорят, что немцу тоже грозит лагерь за такую связь, но я не уверен, что они пойдут на это. Штайлер найдет способ вытащить свою племянницу из всего этого дерьма, а вот Михал… Если только она не беременна, ей ничего не будет, скорее всего.