— Я знал, что так будет. Я говорил Рихарду, что не стоило оставлять поляка в доме. Надо было отдать его Цоллеру сразу же. Какие могут быть процедуры и правила в этом случае? Невелика потеря ради нашего спокойствия. Его бы отпустили из гестапо, если он невиновен. Но нет, Рихард решил иначе, и вот теперь мы пожинаем плоды его решений! Я был в библиотеке, когда поляк взломал оружейный шкаф. Это меня и спасло. В отличие от Штефана и солдат. Разве ты не слышала выстрелы?

— Слышала, — подтвердила Лена. — Но я подумала, что это Штефан стреляет ворон. Он грозился сделать это на днях.

— Нет, увы, это был не он. Проклятый шпион томми! Нам дорого обойдется все это! — хлопнул от злости Иоганн по своему колену, а потом так резко остановил коляску, положив ладонь на колесо, что Лена больно ударилась ногой, не успев замедлить ход. На нее он даже не смотрел, когда говорил быстро и отрывисто. — С минуты на минуту в Розенбурге появится Цоллер со своими собаками из гестапо. Я хочу, чтобы ты сказала, что была со мной в библиотеке, понятно? Я буду говорить именно это, Лена. Иначе он отыграется именно на тебе. Мы все были здесь, когда поляк начал все это. Но тебя здесь не было. Не услышать крики Биргит, когда Войтек застрелил Штефана, было просто невозможно. Я не знаю, где ты была. Я не знаю, связана ли ты с Войтеком. Но ты тут, у тебя нет алиби, и ты сильно рискуешь. Нет, не говори ничего! Не хочу ничего знать. Самое ужасное — разочароваться в ком-то, избавь меня от этого, прошу тебя… И еще — иди наверх и надень свой фартук. Я не понимаю, почему Цоллер не обратил внимания на то, что на тебе нет знака, но сейчас он определенно не будет таким рассеянным.

Только сейчас Лена в ужасе поняла, что все это время была в платье, на котором действительно не было знака OST. К ее счастью, на этот раз ей сошло это с рук, но больше испытывать судьбу не стоило. Поэтому она оставила Иоганна в холле, где он занял позицию прямо в центре комнаты, где ему были видны двери на улицу, в комнаты и в кухню, а сама поспешила в комнату Рихарда, где бросила фартук с нашитым знаком.

Странно, но фартук лежал не в углу, где Лена его оставила. Теперь фартук белел на темных узорах восточного ковра. Он все еще был неприятно влажным, но Лена спешно нацепила его, едва не запутавшись в лямках. А потом вспомнила о книгах, которые Рихард оставил в комнате, как сказал ей когда-то, и, испугавшись, решила перепрятать их в одном из ящиков комода. А вот карты с пометками на побережье Средиземного моря и Сицилии не было нигде. Кто-то забрал ее, и Лене казалось, что она точно знает, кто это мог сделать. Войтек поднимался сюда, в спальню Рихарда, за саквояжем. И это значит, что он видел и фартук Лены, и письма Рихарда, стопкой спрятанные между книгами, и карту с пометками.

Сердце тут же кольнуло тревогой. Вспомнилось, как почувствовала во время разговора с Рихардом чужое присутствие рядом. И тут же попыталась себя уверить, что все это только привиделось. Она не слышала никаких подозрительных звуков, когда возвращалась в замок. Значит, с Рихардом ничего не могло случиться.

Правда, эта уверенность растаяла как дым к вечеру. Когда Цоллеру, все еще занятому допросами обитателей замка, поступило сообщение, что «опеля» Рихарда нет ни на привычном месте у станции, ни на вокзале в Веймаре, где он тоже мог сесть на поезд до Берлина.

— Значит, надо искать не в окрестностях, а расширять районы поиска, — задумчиво произнес Цоллер, когда узнал об этом. — Польская псина оказалась чересчур умна.

Гестаповец был полон холодной ярости. Войтек убил двух его солдат и серьезно ранил Штефана, прострелив ему легкое. Цоллер искал виноватых, как и предсказывал Иоганн. Он обрушился с обвинениями на хозяев дома, грозя им штрафами и даже возможно тюремным заключением за то, что они так беспечно хранили оружие в доме. И отыгрывался на остработниках. Нет, Лену он почему-то не тронул, досталось несчастной Катерине, которая сильно разозлила гауптштурмфюрера своими слезами. Ее по приказу Цоллера выволокли во двор избили резиновыми дубинками, отмерив ровно десять ударов, от которых у Кати еще долго не сходили синяки.

Ленин же допрос больше походил на беседу — без рукоприкладства, без оскорблений и морального давления. Цоллера больше интересовала почему-то не сплетня, подкинутая ему Биргит о любовных отношениях между Леной и сбежавшим поляком. По ней он прошелся как-то вскользь. То ли принял во внимание слова Лены, что вряд ли бы Войтек оставил ее здесь, если бы любил, то ли поверил Иоганну, который предоставил Лене алиби и отрицал возможность иной связи между работниками, кроме дружеской.

Цоллера почему-то интересовало прошлое Лены. Как оказалось, во время разговора, он внимательно изучил ее документы, и сейчас его поставило в тупик, что она была пригнана из Минска, хотя проставила московский адрес своей тети. Лена не понимала, почему ему было так важно узнать о том, где она училась до войны, где могла работать и что делала в Минске, откуда судя по документам прибыла. Этот странный допрос был прерван сообщением, что похожий «опель» был найден на обочине шоссе, ведущего к Дрездену. Автомобиль был пуст, потому и привлек внимание проезжавших мимо.

— Значит, в Польшу свою через Саксонию рвется! — удовлетворенно потер пальцами Цоллер, уже заранее предвкушая охоту на беглеца.

— Известно ли что-то о Рихарде? — обеспокоенно спросил Иоганн, когда по знаку Цоллера солдаты направились вон из дома, громыхая сапогами по паркету.

— Вы слышали сами доклад, — отрезал Цоллер издевательски. — Было ли там хоть слово о господине гауптмане?

Той ночью Лена разрывалась между спальнями избитой Кати и Иоганна, у которого от тревоги прихватило сердце. И даже была благодарна за эти хлопоты, которые отвлекали ее от мыслей, что могло случиться с Рихардом. Она прислушивалась к своему сердцу — не сжимается ли то от горя, чувствует ли беду? И понимала, что почему-то уверена, что он в порядке, что все хорошо.

Утром в Розенбурге не появились ни Айке, ни Биргит. Первую вызвали на допрос по делу об убийстве Урсулы, а вторая была в госпитале рядом с раненым мужем. Лене пришлось самой готовить завтрак для Иоганна, который неожиданно обратился к ней с просьбой:

— Я знаю, ты боишься ходить в город, но… Я бы никогда не попросил тебя об этом, но мне нужно знать. Ты не могла бы сходить на почту и телефонировать в Берлин, на нашу виллу? Я так жалею сейчас, что мы отказались поставить аппарат здесь, в Розенбурге! Прошу тебя, Воробушек!